Псевдо - читать онлайн книгу. Автор: Эмиль Ажар cтр.№ 20

Когда я вернулся домой, Тонтон уже уехал. Если бы не Анни, я бы даже не знал наверняка, приезжал он или нет. Может, это подсознание в кои-то веки взяло и спасло меня.

А потом я вспомнил одну вещь: он сам подсказал мне название «Каменная нежность». Нарочно. Чтобы отметить меня своей печатью. Чтобы иметь духовного типа. Чтобы меня скомпрометировать.

Не могло чтение его книг так повлиять на меня, что, сам того не зная, я украл бы у него заголовок. Он сам мне его подсказал.

Анни говорит, что это неправда. Что он мне ничего не подсказывал. Но эта дочь Лота не знает всех дьявольских уловок, на которые способны гаитянские колдуны.

А что может быть мрачнее и гаитянистей, чем человеческая психика?

Кстати, он уже нашел в одной моей книжке следы своего литературного влияния. У меня вышло две книги, и в одной упоминается пачка «Голуаз». В его книге тоже. Он пользовался словами «удав», «слон», — и я тоже. Словами «черт возьми» и «сласти», — и я тоже. В обеих моих книжках я использую слова «ух» и «литература», — и у него тоже. У нас одни и те же буквы алфавита. Да что там, я попал под его влияние.

Когда мы с ним говорили по телефону и он попросил меня не говорить госпоже Ивонн Баби, что я его племянник, я сначала подумал, что он хочет избавить меня от лжи, что ему действительно раз в жизни стало стыдно. Во всем остальном доктор Христиансен непоколебим: сношения с двоюродной сестрой не являются кровосмешением. Никакого генетического урона тут быть не может. Ему не в чем себя упрекнуть.

— Я не упомяну тебя, не беспокойся.

— Это в твоих же интересах. Учти, рано или поздно все выйдет наружу. Но пока лучше, чтоб они не слишком копались в литературных влияниях.

Тут я рассмеялся. Мне правда стало весело.

— Нет влияний. И никогда не было. Ты всегда умел держаться на расстоянии.

— И мы, не попрощавшись, повесили трубки.

В десять часов я пошел к доктору Христиансену. Он дал мне кучу транквилизаторов. Датское успокоительное гораздо успокоительней всех других.

Забыл сказать вам, что доктор Христиансен погиб от тифа в декабре 1975 года в девяноста километрах к северу от Аддис-Абебы, оказывая медицинскую помощь жителям деревни, охваченной эпидемией.

Этого не было, но просто я хочу, чтобы вы поняли, что он действительно отличный мужик и что я им здорово восхищаюсь.

Когда нацисты приказали датским евреям нацепить желтые звезды, а то кругом одни евреи, король Дании Христиан объявил, что он тоже наденет желтую звезду и проедет в таком виде по Копенгагену, верхом на коне.

Вот поэтому я и лечусь в Дании.

* * *

Когда госпожа Ивонн Баби приехала, вокруг меня собралась вся родня.

Во-первых, отец, черногорец, умерший в Ницце от приступа хохота, вызвавшего внутреннее кровотечение. Должно быть, при этом он думал, какая это удачная шутка. Он всегда смеялся невообразимо громко и сильно, ему нужна была вся мощь смеха, чтобы минимизировать действительность. Он был лыс. И к тому же выпивал в день по тридцать рюмок аперитива, не говоря обо всем прочем. И еще он мог проглотить что угодно. Залив «рюмочкой для пищеварения». Когда после всего этого он начинал смеяться, я прятался, потому что у него все было наоборот, все наизнанку. Сначала гром, потом молния. Мать тоже пришла на встречу со спецкором мира, но о ней писать нельзя, потому что я ее уже использовал. Пришла Алиетта, прикинулась Анни, и для пущего правдоподобия сделала нам кофе. Был еще Ажар — божья коровка ростом метр семьдесят четыре, и он пытался найти аварийный выход. Мигала пожарная сигнализация, выли сирены. Госпожа Симон Галлимар подливала масла в огонь, потому что трудно отрицать в присутствии своего издателя, что использовал собственную мать до последнего вздоха, до ее последнего крика и сделал из нее книгу. Никто не усомнится, что я — законченный автор.

Мой дед по материнской линии был этаким огромным казаком, и я бережно храню его фотографию в форме пожарного славного города Курска. Я отрастил себе усы, как у него, а любовь к пожарной сигнализации у меня с детства.

Дед Илья был неуемным игроком. Его жизнь прошла за картами, рулеткой и всеми прочими азартными играми, которые только можно вообразить и список которых он составил незадолго до смерти. Мама говорила, что, уже полупарализованный, дед все читал и перечитывал этот список днями напролет, чтобы еще раз с удовольствием вспомнить волшебные слова «очко» — «глаз» — или скромное «21», и, естественно, его последними словами были «Игра закончена». Он был в Вильно директором крупной нефтяной компании и проиграл ее уставный фонд в рулетку в Сопоте, на побережье Балтики. Но семья у него была дружная, и родственники бросились на помощь, потому что такой позор был просто немыслим. В семье было два брата и четыре сестры, в том числе мать Тонтон-Макута, и они вместе занялись спасением заблудшей овцы. Они собрались у него среди ночи, связали его по рукам и ногам, открыли сейф, чтобы было похоже на ограбление, и вылезли через окно в сад. Эти люди имели понятие о чести.

Претензий к деду Илье предъявлять не стали, но нефтяная компания его все-таки выгнала, несмотря на отсутствие доказательств. Тогда он переехал в Германию и, взяв быка за рога, открыл в Берлине подпольный игорный дом, приносивший ему огромные деньги, которые он тут же спускал в других подпольных игорных домах. Он женился на очень набожной еврейке, которую страшно мучил, потому что считал, что она молится за него в синагоге и портит ему удачу. Удача-то всегда заодно с грехом, и религия относится к азартным играм довольно прохладно. Из Германии деда Илью выдворили, когда он стал отдавать долги фальшивыми векселями, — он всегда отдавал долги, такой у него был принцип. Дед оказался с небольшой суммой денег в Монте-Карло, и тут ему в голову пришел замечательный трюк: в Ницце у него был ювелирный магазин, и каждый раз, проиграв в рулетку, он поджигал свой магазин и получал страховку. Трюк оказался очень выгодным, но когда дед пошел на вторую ставку — это был ювелирный магазин на улице Буффа, который назывался «Талисман», он так перестарался с пожаром, что сам чуть не угорел. Тогда он решил взять компаньона. Но на третьем пожаре у страховой компании случился кризис доверия, к нему прибавился большой кризис 1929 года, и дед оказался без средств к игре. И тогда его дочь, моя мать, открыла ювелирный магазин «Рубин» на улице Франции, тоже в Ницце. Но она его никогда не поджигала для получения страховки, потому что под влиянием деда выросла глубоко порядочной женщиной. На игру она ему выдавала по десять франков в день.

Когда играть не получалось, дед Илья сочинял по-русски психологические драмы и заставлял потом бабушку читать их ему вслух. От этого бабушка становилась все набожней и, едва дочитав, бежала молиться в синагогу. Таким образом, дедушка написал в Ницце пятьдесят три психологические драмы, которые должны были прославить его, когда после падения большевиков он собирался вернуться в Россию, — это ожидалось просто со дня на день. Вся белоэмиграция и парижские таксисты-белогвардейцы, — а их было более двух тысяч, — думали точно так же, как сейчас думает Солженицын, правда тогда они считались реакционерами. Дед ненавидел бабушку, но не за то, что она была еврейка, потому что, несмотря на свое казачество, он не был антисемитом, а потому, что над ней измывался. Чем больше измывался, тем больше ненавидел. Суровая наука психология.