Французский шелк - читать онлайн книгу. Автор: Сандра Браун cтр.№ 40

— Хватит! — Она отстранилась, скинув его руки. — Вы неплохо потрудились, но вам все равно не удастся выудить из меня признание, даже таким способом.

Он тут же выпустил ее, отступив назад. Руки его сжались в кулаки. Дышал он с трудом, голос прерывался.

— Черт возьми, вы же прекрасно знаете, что не поэтому я целовал вас.

— Неужели? — с вызовом парировала она.

Он повернулся, сдернул с вешалки свой плащ и распахнул дверь. Из коридора в комнату хлынул яркий свет, очертив застывший в дверях силуэт.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга сквозь разделявший их полумрак, затем он вышел и захлопнул за собой дверь.

Клэр рухнула на диван. Закрыв лицо руками, она со стоном шептала слова раскаяния, которые — услышь ее сестра Анна Элизабет — вызвали бы у наставницы чувство законной гордости за ученицу.

— О боже, нет…Нет!

В порыве искренней страсти она только что целовала человека, который мог упрятать ее в тюрьму до конца ее дней и, вполне возможно, так и сделает.

Ариэль вытянулась на диване, с наслаждением ощущая на теле мягкий шелк пижамы. В зеркале на противоположной стене отражалась сытая, ухоженная женщина в окружении красивых вещей, принадлежащих лично ей. Ариэль нравился такой образ. Душа ее ликовала.

Единственным достоинством дома, в котором она росла, был водопровод. Во всем остальном это было уродливое сооружение, с большими и плохо обставленными комнатами. Ариэль даже содрогнулась от этих воспоминаний. Она никогда не приглашала в дом друзей, стыдясь бедности и убогости не только жилища, но и его обитателей. Брат ее был на редкость гадким существом, исполненным порока, и наводил ужас на всех. Родители всегда казались старыми, и лишь теперь Ариэль понимала, что причиной тому опять-таки была бедность. Но от этого Ариэль все равно не становилась к ним добрее. Она была рада, что родителей уже давно нет в живых.

Ариэль хотелось бы легко и навсегда расстаться с воспоминаниями о своей бедности. Но всякий раз, стоило ей предаться сладким грезам о настоящем, в душе оживали призраки прошлого, напоминавшие ей о том, кем она была до того, как отдала себя на милость преподобного Джексона Уайлда.

Эти убогие, бесцветные дни ушли навсегда, словно клялась вдова самой себе, развертывая очередной «Спикере» и с упоением принимаясь за него.

Джош, войдя в комнату с чашкой кофе и утренней газетой, не обошел вниманием валявшиеся на столике обертки шоколадок.

— Это что, твой завтрак?

— А что тебе не нравится?

— Не слишком напоминает овсяные отруби, не так ли? — Он плюхнулся в кресло, поставил чашку на подлокотник и развернул газету. — Чудеса. Мы уже больше не занимаем первые полосы.

Глядя на него, Ариэль становилось тоскливо, и даже шоколад в желудке, казалось, начинал киснуть. В последнее время Джош все больше походил на сорокалетнего мученика. Тем не менее каждую ночь они по-прежнему занимались любовью. Он был искусным и старательным любовником, и его отличала особая чувственность, свойственная творческим натурам. Его пальцы играли с ее телом так же, как с фортепианными клавишами, — сильно и проникновенно.

Но раньше остроту и пикантность ее отношениям с Джошем придавало сознание того, что она наставляет рога Джексону. Теперь же, когда можно было не скрываться и ушло чувство вины за измену супругу, Ариэль стало скучно. Даже после оргазма ей хотелось чего-то большего.

И что-то еще мучило ее, она никак не могла найти причину своей неудовлетворенности и беспокойства. Уже были отсняты два телешоу; во время записи публика не могла вместиться в аудиторию.

Ариэль пела. Джош ей аккомпанировал. Несколько послушников со слезами в голосе рассказывали о том, что значили в их жизни Джексон Уайлд и его министерство. Затем на подиум вышла Ариэль со своей душераздирающей проповедью. Ей понадобилось несколько дней, чтобы заучить слова. Каждая интонация, каждый жест были тщательно отрепетированы перед зеркалом. Время и усилия не пропали даром. К концу проповеди в зале не оставалось ни одной пары сухих глаз, а чаши для пожертвований переполнились зелеными бумажками.

Те, кто еще недавно скептически отзывался о ее способности продолжить дело Джексона, теперь рассыпались в комплиментах. Мир был у ее ног.

Так почему же на душе у нее так неспокойно?

Ариэль всего было мало. Ее проповедям внимали сотни тысяч верующих, но почему не миллионы?

Она оторвалась от подушек и села.

— Я так не думаю, — сказала она. Джош оторвался от газеты.

— Извини, ты о чем?

— Не думаю, что это так уж замечательно, что мы ушли с первых полос. — Она вскочила с дивана и заметалась по комнате. Нервными, суетливыми движениями она то подправляла бахрому на подушках, то бесцельно переставляла хрустальные вазы и фарфоровых пастушек.

— Ну, если тебя это утешит — вот тут, на пятнадцатой странице, наша реклама.

Джош повернул газету так, чтобы Ариэль было удобнее рассмотреть объявление. Через всю страницу характерной вязью было выведено название их телевизионного шоу. Ариэль, с микрофоном в руках, проливала обильные слезы. Ниже были напечатаны дата и время эфира.

Ариэль критическим взглядом рассмотрела объявление.

— «Молитва Джексона Уайлда — час восхваления Всевышнего», — прочитала она. — Джексон мертв. Почему мы до сих пор не изменили название программы?

— Каким образом?

— Почему не «Ариэль Уайлд и час восхваления Всевышнего»?

— Тогда почему бы не назвать просто «Час проповеди и восхваления Всевышнего»?

— Потому что это слишком просто. И кроме того, людям всегда нужны ассоциации с чьим-нибудь именем.

— С твоим, как я понимаю.

— А почему бы и нет? На мне же сейчас основная нагрузка в программе.

Джош, отхлебнув кофе, взглянул на мачеху.

— Называй это чертово шоу, как тебе нравится, Ариэль. Мне это в высшей степени безразлично.

— Охотно верю.

Джош со злостью отшвырнул газету и вскочил на ноги.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

— Только то, что, если бы не я, вся эта махина рухнула бы со смертью Джексона. У тебя же мозгов не хватит даже на то, чтобы справиться с отрядом скаутов, не то что удержать в руках такое предприятие, как наше. Тебе повезло, что у тебя есть я. Иначе колесить бы тебе с бродячими музыкантишками.

— Зато я был бы гораздо счастливее. По крайней мере, не чувствовал бы себя грифом-стервятником, дорвавшимся до свежей мертвечины.

Тщательно подведенная карандашом бровь изогнулась в изумлении.