Умереть в Париже. Избранное - читать онлайн книгу. Автор: Кодзиро Сэридзава cтр.№ 64

Скоро наш корабль вошёл в Индийский океан, о котором говорила мне Хацуко Макдональд. Ещё уезжая из Японии, я опасалась, что буду страдать от жары, но оказалось, что переносить её здесь не так уж и трудно — водная гладь была спокойной и неподвижной, как будто по поверхности океана разлили масло, иногда налетал шквальный ветер. Для меня всё здесь было впервые: беспрестанно меняющиеся оттенки воды и неба, игра солнечных лучей, — я могла целыми днями просто сидеть и смотреть вокруг. Обычно мы устраивались на палубе в шезлонгах, и, пока Миямура читал что-нибудь развлекательное, я занималась французским, потихоньку произнося вслух слова из самоучителя. Когда мне это надоедало, я смотрела на море.

И днём и ночью вокруг не было ничего, кроме моря и неба, наверное, именно это лишало людей самообладания, делая их нервными и раздражительными. Я начинала понимать, что имела в виду Хацуко. Среди пассажиров первого класса, разумеется помимо меня и Хацуко, было всего несколько женщин: жена секретаря из министерства иностранных дел, жена банковского служащего, командированного на работу в лондонский филиал, и две дочери какого-то богатого промышленника, которые ехали учиться в Лондон. Я заметила, что все эти женщины инстинктивно стараются не оставаться в одиночестве.

Да и сама я через пару дней, после того как мы вошли в Индийский океан, несколько раз ощутив на себе суровый взгляд мужа, перестала играть на палубе в гольф и стала держаться к нему поближе.

Сейчас, когда я вспоминаю об этом, то дни, проведённые на пароходе, пересекающем Индийский океан, кажутся мне очень похожими на моё нынешнее существование: только тогда люди впадали в тоску, ощущая прикосновение пустоты, а я изо всех сил сражаюсь со смертью.

Однажды вечером, когда наш пароход бороздил просторы Индийского океана, а я, по своему обыкновению, безмятежно дремала в шезлонге, внезапно раздался пронзительный сигнальный гудок. Поскольку с нами не раз проводили учения, объясняя, как следует вести себя во время тревоги, то мы — и я, и Миямура — испуганно вскочили. Однако это оказался вовсе не сигнал тревоги, а просто приветственный гудок — к "Хакусан-мару" приближалось другое японское судно. Все бросились на верхнюю палубу. Вдали качался на волнах пароход серого цвета, на его палубе толпились люди. Пароходы стали медленно сближаться, словно радуясь счастливому случаю, который неожиданно свёл их в безбрежном Индийском океане. Каким теплом наполнились при этом наши сердца, сердца людей, оставивших далеко позади свою родину! Все стали неистово размахивать носовыми платками. Мы не могли разглядеть лиц друг друга, но испытывали удивительное чувство близости к своим соотечественникам. А пароходы всё гудели. Это продолжалось считанные минуты, но мне никогда не забыть испытанного тогда волнения! Встречный пароход почти исчез вдали, но люди продолжали стоять на палубе и провожали его взглядами до тех пор, пока он не превратился в еле различимую чёрную точку. "Сколько лет пройдёт до того дня, когда и мы вот так будем возвращаться в Японию! — подумала я. — А пока надо сделать всё возможное, чтобы муж мог спокойно заниматься своей работой". Мне вдруг стало тоскливо, я почувствовала себя одинокой. Когда мы покидали Японию, когда позади осталось море Гэнкай и в надвигающихся сумерках стали таять вдали окутанные лиловой дымкой равнины и горы родной земли, все, стоя на задней палубе, не отрываясь смотрели назад и молчали, испытывая при этом ни с чем не сравнимое волнение, но тогда я не чувствовала себя одинокой, я просто рассеянно думала о разных нелепых пустяках, вроде того, что моя мать сидит сейчас за столом в нашем старом доме и ест маринованные баклажаны. Я уже даже открыла рот, чтобы поделиться этим с мужем, но тут же осеклась и прижала ко рту ладонь. Мне вдруг подумалось, что Миямура станет презирать меня, если услышит что-нибудь подобное. Может быть, когда я глядела на этот возвращающийся в Японию пароход, в душе вдруг шевельнулось неосознанное предчувствие, что я никогда больше не вернусь в Японию и умру на чужбине, и именно поэтому я так остро ощутила своё одиночество? Или в моей тогдашней тоске тоже был виноват Индийский океан?

Помню, взглянув в тот миг на Миямуру, я увидела печаль и на его лице. Может быть, он чувствовал тогда то же, что чувствовала я?

Потом мы пошли пить чай. Выйдя через некоторое время из столовой, я зашла в каюту за учебником французского и пошла на палубу. Обычно в эти часы Миямура проверял выполненные мной задания. Однако ни на одном из шезлонгов, которые мы давно уже привыкли считать своими, его не оказалось. Я побродила по палубе, разыскивая его, но так и не нашла. Спустилась в читальный зал, заглянула в игровую комнату, однако везде только наталкивалась на пылкие взгляды мужчин, а Миямуры нигде не было. Встревожившись, я поднялась по узенькой лестнице на верхнюю палубу и там увидела его. Он стоял прислонившись к шлюпке, рвал на мелкие клочки какие-то листки бумаги и бросал их в волны Индийского океана.

Подозревая недоброе, я подошла к нему. Заметив меня, он пришёл в замешательство, и лицо его омрачилось. Тут я вдруг увидела, что на парусине, прикрывавшей шлюпку, лежит целая пачка писем.

— Что ты делаешь?

— Да вот выброшу сейчас всё это за борт, и дело с концом.

Он говорил нарочито бесшабашным, так не идущим ему тоном, но мои глаза не отрывались от писем.

— Чьи это письма?

— Они не имеют к тебе никакого отношения.

— Тогда давай я тебе помогу. — И я протянула руку к письмам.

Он тут же схватил их, готовый разом бросить за борт всю пачку, но мне всё-таки удалось удержать его, и я успела заметить на оборотной стороне одного из конвертов женское имя: "Марико Аоки". Марико Аоки! При виде этого имени меня бросило в жар, я ощутила болезненный укол ревности. Я уже слышала его в тот день, когда впервые встретилась с Миямурой в доме дядюшки Исидзаки.

— Когда-то я очень любил одну женщину, — сказал он. — Говоря "любил", я не имею в виду ничего предосудительного, наша любовь была чисто платонической. Этой женщине я обязан очень многим, можно даже сказать, всем, что есть во мне хорошего. Не будь её, я жил бы совсем по-другому. В течение долгих лет я отдавал все силы тому, чтобы стать достойным её любви. Я счёл необходимым сказать вам это заранее, и если вы всё-таки решите связать свою судьбу с моей…

Нельзя сказать, чтобы у нас были какие-то особенно торжественные смотрины, но я очень нервничала, боялась поднять на него глаза, думала о совершенных пустяках вроде: "Он носит очки" или "Кажется, мы одного роста, это будет заметно, когда мы будем идти рядом". Поэтому я не придала особого значения его словам. Сидящий рядом со мной отец спросил:

— Надеюсь, вы окончательно порвали с той женщиной?

Сейчас я понимаю, что отец поступил бестактно, так грубо прервав его, впрочем, ничего другого от моего отца и ожидать было невозможно. Но тогда я вздрогнула от неожиданности и наконец позволила себе взглянуть на Миямуру.

— Она уехала за границу и вышла замуж, — спокойно ответил он.

Дядя и тётя Исидзаки, как видно, были хорошо осведомлены о его отношениях с этой женщиной, во всяком случае, дядя сказал: