Мужчина в полный рост - читать онлайн книгу. Автор: Том Вулф cтр.№ 121

Конраду не хотелось разговаривать. Хотелось вернуться к Эпиктету. Но слово «схарзают» кольнуло его. Страшное слово. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?» Конрад уже знал — на языке Пять-Ноль «схарзать» значит сожрать — слопать, схрумкать, проглотить, уничтожить…

— Но как показать, что ты… играешь? — спросил он Пять-Ноль. — Что надо делать?

— Делать — не надо, бра. Языком работай. Биток с аббалами не делай, — «не дерись с этими амбалами». — Языком работай.

Конрад задумался над советом гавайца, но так и не понял, что же тот имел в виду.

Кларнеты, тромбоны и белые исполнители тянули теперь, словно подпрыгивая на ходу, еще одну старую песню с неровным ритмом, что-то о «танцорах в лунном свете». Вокруг раздавалось уже привычное «кр-р-кр-р-кр-р-кр-р-кр-р-р-р… тр-р-ш-ш-ш-тр-р-ш-ш-ш… бульк-бульк-бульк бульк… блядь-блядь-блядь…», и вот послышалось громыханье металлических тележек с едой, начинавших свой путь вдоль камер. «Э! Трас-тии! Трас-тии!» Заключенные, получившие за примерное поведение статус трасти — в Санта-Рите это слово произносили как «трас-тии», — раскладывали еду по бумажным тарелкам и вместе с пластмассовыми вилками совали их в окошки. Тому, кто любит оладьи на завтрак и жареную курицу на ужин, голод в Санта-Рите не грозит. Обед — неизменный сандвич с куском мяса, испещренного кровеносными сосудами и сухожилиями — был несъедобен, как и омлет из яичного порошка (почему-то с привкусом чернослива); но на оладьях и жареной курице вполне можно было протянуть. «Э! Трас-тии!» Дребезжание тележки раздавалось все ближе.

Пять-Ноль подошел к двери со стаканчиком из-под мороженого, тем самым, обернутым пленкой от сандвича, просунул его в щель окошка, как-то странно повернул голову и прищурился. Потом позвал Конрада.

— Э, гля!

Конрад подошел к двери и встал на место Пять-Ноль. Стаканчик с вдавленным черным дном и натянутой прозрачной пленкой стал зеркалом, настоящим зеркалом заднего обзора. Конрад видел в нем коридор, ряд дверей и открытых окошек. Видел высокую раздаточную тележку с алюминиевыми лотками — она стояла уже за две камеры от них. Видел стопку бумажных тарелок, куриную ногу на верхней… «Крокер Глобал»! Восемьдесят фунтов! «Крокер Глобал» давно снабжал Санта-Риту. Последний наряд, который Конрад выполнил в ночь увольнения, был как раз из Санта-Риты. Коробки с морожеными куриными ногами весили восемьдесят фунтов каждая. Конрад закрыл глаза и на миг снова вернулся в морозильную камеру самоубийц, где сражался но ночам с грязно-желтыми ледяными глыбами. Может быть, его куриную ногу грузил Кенни, Херби или Энерджайзер… А он, Конрад, теперь на другом конце цепочки, в этой жуткой дыре. Тележку толкал нескладный костлявый китаец в круглых очках. На вид ему было лет двадцать семь — двадцать восемь. Серьезный, как молодой ученый-мандарин.

Конрад втащил стаканчик обратно, Пять-Ноль покачал у него перед носом указательным пальцем:

— Секрет! Смари, Конрад. Как работай языком. — И подмигнул.

Через минуту послышался стук в дверь, и в окошке показались круглые очки китайца-трасти.

— Э! Ужин! — тонким голосом объявил он.

Пять-Ноль подошел к окошку и, выдвинув челюсть, уперся в трасти тяжелым взглядом. Китаец передал ему бумажную тарелку с куриной ногой. Пять-Ноль повернулся вместе с ней к Конраду, опять подмигнул и откусил от ноги огромный кусок. Почти половину. Потом повернулся обратно к трасти, пихнул ему в окошко тарелку с надкушенной ногой и сказал, заталкивая мясо за щеки:

— Э, парин, чё за отстой? Смари! Какой-то аб-бал смолотить половина доббаной курица. Давай ще одну, парин!

Он сверлил костлявого китайца таким убийственным взглядом, что, если бы взгляд в самом деле обладал разрушительной силой, трасти тут же упал бы замертво. Но китаец тарелку не взял.

— Что? — переспросил он, подняв глаза на Пять-Ноль.

— Смодай! — смотри, проверяй, — доббаная курица, на хрен, бра! Какой-то аб-бал схарзал половину эдой мудагуги! Давай ще одну!

— Кончай, парень, — устало отозвался трасти. — Ты же сам отгрыз полноги.

Конрад заметил в глазах Пять-Ноль секундное замешательство. Трасти заговорил более низким голосом, совсем не так, как полагалось костлявому слабаку-китайцу. Заговорил как черный. Пять-Ноль свирепо прищурился, сжал челюсти и перешел к угрозам:

— А-ааа! Чееево? Биток, да? — Лицо у него было такое яростное, что и без знания гавайского сленга можно было понять: «Драться хочешь?»

— Слушай, парень, — сказал тощий китаец в очках. — Ты здесь сидишь, я здесь сижу… сечешь?… Я не хочу никого трогать… никого оскорблять… Я тока мотаю срок… Понимаш, что я говорю? Я не хочу никакого гемора, не пытаюсь тебя наколоть… Ну и что ты пасть раззявил? Я катаю тут эту долбаную тележку не затем, чтобы устраивать гемор, наезжать на кого-то, кого-то накалывать, разбираться, гонобобиться, заниматься всякой бандой… сечешь?

Конрад был поражен не меньше гавайца. Из глотки костлявого очкарика лился голос братка с восточной окраины Окленда, уверенного, снисходительного, своего среди своих, прекрасно знающего, как осадить обидчика и перейти к делу.

— Так что, парень, можешь схавать половину этого блока, половину Санта-Риты, половину округа Аламида, половину чертова Восточного залива, если хочешь, только нечего морочить мне голову насчет половины этой ноги. Я ниче не могу поделать с другой половиной, разве что получить по кумполу от начальника. Он мне сразу сказал: «Дашь себя наколоть — получишь добавку. От меня». Понятно? Так что давай-ка по-хорошему, парень, бери свою тарелку, эти чертовы полноги, и вали с богом, салям алейхем, ты сам по себе, я сам по себе, и все тип-топ.

Пять-Ноль с полуотвисшей челюстью потянул от окошка свою тарелку — молча, только изумленно глядя на этого костлявого трасти в пыльных очках и мешковатой желтой робе. Гаваец сразу как-то сник и медленно отошел от двери, машинально держа тарелку перед собой и пялясь невидящим взглядом на свою койку — как в трансе. Конрад взял у трасти другую тарелку. Пять-Ноль сидел на койке, уставившись в стену. Раздалось позвякивание — трасти покатил тележку к следующей камере.

Конрад не знал, стоит ли сейчас заговаривать с Пять-Ноль. Человека только что унизили, а он после своих поучений сам же и спасовал. Но Пять-Ноль избавил Конрада от замешательства.

— Не лыбяся, э! — рявкнул гаваец, но злость его тут же сменилась досадой. — Облом, парин, да? Слышал эдого хымыря? О-о, у эдого аб-бала тут есть свои! Эдод хымырь давно водит дружбу с пополос. Без байды, парин. Может, с «Черными бойцами», может, с «Уродами». С этими аб-балами биток нечего и думать! — Он сокрушенно покачал головой.

У Конрада в голове вертелось: «Сказать или не сказать? Ведь это очевидно». Можно было тактично промолчать и кивнуть, сделав вид, что он оценил проницательность гавайца. Однако что-то подсказывало Конраду — это хороший повод завязать разговор, сойтись с хатником поближе. И он рискнул:

— Но ведь этот трасти не такой мощный парень, как ты, Пять-Ноль. Это всего лишь тощий китаец в толстых очках.