За несколько стаканов крови - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Мерцалов cтр.№ 68

Автором статьи был Каждырко Н. П. — тот самый лесин, Нос Просуваевич, который вместе с Дурманом взял на мушку Персефония и Хмурия Несмеяновича около часовни. Это его экземпляр «Томаса Бильбо» невольно присвоил молодой упырь. Он и на снимке виднелся — с карандашом и блокнотом, с растрепанными волосами и вдохновенным лицом. Из статьи Персефоний узнал, что происки пресечены и историческая справедливость наконец-то восстановлена: на место «зловещего идола» Томаса Бильбо водружен памятный камень в честь Тормаса Бальбы, арапа, от чресл коего империя, между прочим, получила небезызвестного волокиту и задиру, прославившегося своими поэтическими опытами.

Персефоний не поверил своим глазам, перечитал вступление, снова поглядел на имя автора, на снимок — нет, вне всяких сомнений, тот самый Каждырко…

«Чье извращенное воображение могло допустить, чтобы просвещенный заморец променял свою державу на неразвитую страну, стонущую под гнетом имперского варварства? Конечно, некоторые художественные достоинства у „Томаса Бильбо“ не отнять, пером г. Задовский Малко Пупович владеет, но изданная им книженция должна быть оценена как ловкая беллетристика, не имеющая никакой исторической и культурной ценности.

Зато историчность Тормаса Бальбы не вызывает сомнений. Арапы пользовались большой популярностью у власть имущих, их целыми галеонами завозили в западные столицы для дворцов и увеселительных заведений. Ничего удивительного, что и восточные варвары, подхватив традицию цивилизованного мира, принялись завозить арапов, лишая их воли и обращая в рабство. По дороге же (а всем известно, какие в империи дороги!), ввиду генетически обусловленной интеллектуальной ущербности, многих арапов теряли — в том числе и на территории Накручины. Одним из таких потерянных арапов и был Тормас Бальба…»

Красочно описав нелегкую, но героическую жизнь «потерянного арапа, нашедшего в Накручине вторую и главную родину», Каждырко упомянул и его славных потомков вплоть до «бесчинно убиенного хоббитскими фанатами Тамаса Бильбиева» и напоследок посоветовал читателям познакомиться с истинным жизнеописанием славного козака по книге Грызуна-Ганнибалова «Ледостав», где Тормасу Бальбе посвящена отдельная глава.

С удивительным спокойствием, близким к апатии, Персефоний отложил «Костомылку» и несколько минут сидел, глядя в стену. Собственно, на что тут можно эмоционально реагировать? Одна глупость сменила другую — не жалеть же теперь прежнюю, в пику новой?

Между тем в уши ему влился мягкий говор упыря-писателя:

— И вот приходит роковой час смертного поцелуя… Два мира, потрясенные свершившейся на их глазах трагедией, заключат Великий Договор.

— Талантливо! — заговорили все, когда смолк голос писателя. — Более того — гениально!

Персефоний, суммировав то, что невольно уловили его уши, не удержал языка за зубами:

— А не слишком ли похоже на «Ромеро и Ардженту» Шейкшира?

Злобные взгляды скрестились на нем, несколько секунд казалось, что его готовы разорвать на части, но напряжение снял писатель, благодушно заявивший:

— Ах, молодость! Знаете формулу молодости, господа? Молодость равна необразованности, помноженной на сумму самоуверенности и поклонения идолам.

Упыри заулыбались, и все обошлось благополучно: Персефония не разорвали, а только осмеяли.

— Куда там Шейкширу!

— Конечно, никто не отменял традицию центонно-парафразного строения текстов…

— Ну что вы, какой центон в паре фраз?

— Кстати, об акцентоне: вы заметили, как настойчиво наш дорогой друг акцентирует внимание на мотиве поцелуя?

— О! Поцелуй! Он несет и вечную жизнь, и вечную смерть! — загомонили все с видом знатоков. — Животворящая страсть под сводами склепа! А поцелуй Жевуды, господа, ведь когда герцог Оскал целует Мелькуцио — это же поцелуй Жевуды! Ну да, ведь он сам и «заказал» Мелькуцио…

Тут дверь, ведущая в покои Королевы, отворилась, и сухопарый, какой-то весь остроугольный секретарь произнес:

— Вторая очередь! Прошу!

Оказывается, за литературным спором все ухитрились пропустить первую. Писатель торопливо вскочил на ноги и скрылся за дверью, а за ним последовали почти все остальные, сообщив удивленному секретарю:

— Мы с Малко!

Остались в приемной только Персефоний и еще один упырь — грузный, с проседью на висках и с пышными бакенбардами.

— Малко? — переспросил Персефоний и обратился к соседу: — Прошу прощения, сударь, а вы случайно не знаете полного имени господина писателя?

— Слава богу, — проворчал тот, — нашелся еще упырь в Лионеберге, который не знает нашего гения. Я-то уж думал, один в дураках хожу… Малко Пупович это, Задовский Малко Пупович, недавно обращенная сверхновая звезда на литературном небосклоне. Не просто новая, заметьте себе, а сверхновая. И все о нем говорят, хотя никто не читал.

— Я читал одну вещь, — сказал Персефоний. — Но если этого Задовского сейчас не вышвырнут за дверь, то, наверное, то был другой Задовский…

— Не факт, — возразил его собеседник. — Во-первых, там есть другой выход, может, вышвырнут через него, а мы и не узнаем. Но во-вторых, совсем не факт, что вышвырнут даже в том случае, если вышвырнуть нужно обязательно. Мы что-то стали слишком либеральными, а либерализм, заметьте себе, придуман именно теми, кого слишком часто спускали с лестницы…

Седоватый упырь оказался ворчуном и не умолкал до следующего появления секретаря.

— Третья очередь!

Персефоний встал, коротко кивнул еще не умолкшему по инерции собеседнику, пересек гостиную и шагнул в короткий коридор. Секретарь подвел его к тяжелой резной двери, открыл ее и сообщил, не переступая порога:

— Третья очередь, Персефоний.

В уютно обставленном кабинете, небольшом, но оставлявшем ощущение свободного пространства, горели свечи, и в их теплом свете мягко золотились обои, корешки книг и воздушные занавеси.

Королева сидела за письменным столом. На ней было глухое жемчужно-серое платье, и нить речного жемчуга поблескивала в переброшенных на плечо каштановых волосах. Кроваво-алые губы улыбались, но не было улыбки в больших серых глазах.

— Входи, малыш.

— Ваше величество…

— Без церемоний, прошу. Времени мало, а у тебя, кажется, важное дело. Рассказывай, что случилось.

Стоя посреди комнаты, Персефоний собрался с духом и выложил:

— Я преступил закон.

Не дождавшись продолжения, Королева вздохнула и сказала:

— Почему-то мне так и казалось… Вот что, садись, не стой.

Сесть? Преступнику — в присутствии Королевы? Персефоний подумал, что ослышался.

— Думаешь, поза может заменить слова? Садись вот тут, рядом, и рассказывай. Ничего не упуская, только дельно и без эмоций. Эмоций, я думаю, тебе уже хватило с избытком, так что теперь сосредоточься на том, что, собственно, произошло.