За несколько стаканов крови - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Мерцалов cтр.№ 20

— Забавно… Похоже, все упыриные законы, какие только существуют на свете, изданы с одной целью: держать ваше племя в ежовых рукавицах.

— Ну да, — спокойно кивнул Персефоний. — Так же, как и законы всех остальных разумных.

Тучко мотнул головой.

— Ерунда! Все законы ограничивают проявления злой воли, они регулируют сознательный выбор, который может сделать разумный, — сказал он. — Сознательный! А вас, как я посмотрю, норовят ограничить в естественных проявлениях. Запрет на еду! Ха, да это все равно что приказать гномам жить на деревьях.

— Каждый упырь начинает свое существование с таких вопросов. И ему объясняют: всякий закон — это ограничение и чем больше ограничений мы способны вынести, тем мы сильнее.

— Чем больше страданий, тем совершеннее душа, как говорят люди, — фыркнул Хмурий Несмеянович. — Чем больше пота впитают скалы, тем больше золота они отдадут, как говорят гномы. А лешие говорят: чем больше смерти, тем больше жизни. А эльфы говорят: чем дольше ждешь сна, тем он ярче. А упыри, стало быть, соригинальничали: чем меньше воли, тем ее больше! Звучит! Да только все к одному сводится: терпи — и воздастся тебе. Философия смирения…

— Конечно, — недоуменно ответил Персефоний. — Это же одна из основ веры…

— Вот только про веру мне тут не надо! — рассердился Тучко. — Я не такой дурак, чтобы быть атеистом. Но мне недостаточно веры. Я не верить хочу, а знать. Я молиться только об одном готов: не надо решать за меня. Дайте мне самому выбрать, что мне нужно. Выбрать и взять. А остальное меня не волнует, я ни перед кем не выслуживаюсь, ни перед разумными, ни перед богом. Понимаешь, малыш?

Персефоний осторожно кивнул.

— Возможно… Во всяком случае, мне кажется, теперь я понимаю, почему вы ввязались в войну, Хмурий Несмеянович.

Зрачки бывшего бригадира расширились, будто от мгновенной боли. Однако он не дал воли чувствам.

— Да, пожалуй, ты меня понял, — согласился он. — А вот мне тебя, наверное, не понять. Ну скажи, неужели совсем не обидно жить по законам, которые тебя унижают?

— Нет, — ответил упырь. — Жить не может быть обидно, а закон выше желаний.

— Ты говоришь так, потому что веришь в это, или потому, что тебя этому учили?

Персефоний ответил не сразу. Не то чтобы у него были сомнения, но в слишком уверенном ответе, как ему показалось, будет что-то фальшивое.

— Наверное, я в это верю, потому что меня так учили, — сказал он. — Ведь не могли же учить зря?

— Э, что с тобой говорить! — рассердился Хмурий Несмеянович, но тут же и в свой адрес высказался: — Я тоже хорош. Не люблю пустую болтовню, а порой как черт за язык дернет: ляпну что-нибудь и потом остановиться не могу… Все, в общем, языки почесали, и будет.

Он снял котелок с огня, поужинал и, не говоря ни слова, лег спать. Персефоний встал и прошелся по лощине. Дивная выдалась ночь: безветренная, воздух лесной духовит, а какие звезды! Редко при почти полной луне бывают они такими роскошными. В ночи кипела жизнь. В полосах лунного света скользили по воздуху тени, протяжный птичий крик плутал меж стволов.

Персефоний стоял неподвижно, позволяя звукам ночи протекать сквозь свою не живую и не мертвую плоть. Песня сверчка, спор барсуков, прыжок лисицы — все было открыто ему. По ночной дороге едет всадник… Лишь на миг упырь уделил ему внимание, сосредоточив чувства, и тут же успокоился: человек этот не имел отношения к погоне за Хмурием Несмеяновичем. Просто купеческий приказчик, возвращающийся из деловой поездки. Где-то вдали ощущается еще один человек — подвыпивший хуторянин. Это все не важно, ведь здесь не город, здесь — открытый мир, и они — случайные гости.

Персефоний улыбнулся. Должно быть, несмотря на нерегулярность, усиленное питание принесло свои плоды: нечасто ему удавалось столь глубокое погружение в ночь.

А все-таки в рассуждениях Хмурия Несмеяновича что-то есть… В самом деле, для чего нужен закон, запрещающий охоту?

Как прекрасно было бы жить за чертой городов, на лоне природы! Тут сердце бьется в унисон с ритмами Космоса, тут нет чужих мыслей — мелких, суетных, глупых…

На минуту идея показалась ему настолько прекрасной и, несомненно, справедливой, что он готов был усомниться в своей вере в приоритете закона. Однако Персефоний заставил себя подумать: неужели я первый, кому пришло это в голову? А если нет, то почему же упыри мирятся с создавшимся положением вещей? Почему не стремятся прочь из городов, за что ценят существование среди разумных?

И вскоре Персефоний нашел ответ. На лоне природы можно жить только дикарем, иначе это будет фальшь, нечестная игра. А дикарство — это путь к утрате закона. Сперва внешнего, государственного, потому что дикарь не нуждается в государстве. А потом и внутреннего Закона общины, потому что дикарем упырь скорее будет жить один. Коротко говоря, это путь к превращению в животное.

Улыбка Персефония угасла. Если смотреть с этой точки зрения, Хмурий Несмеянович был самым настоящим животным.

Внезапно ход мыслей упыря был прерван настойчивым зовом инстинкта. Где-то рядом лилась кровь. Усилием воли он сосредоточил внимание на этом ощущении. И нахмурился. Он явственно чувствовал боль крупного животного, получившего жестокую рану, однако не улавливал ни голода, ни ярости хищника. Казалось бы, вот он, тот самый оговоренный Законом случай, о котором он недавно рассказывал Хмурию Несмеяновичу: трагическая случайность в лесу, при которой упырь даже обязан прекратить мучения попавшего в беду зверя. Но странно: вместе с болью он чувствовал ярость борьбы, но не мог понять с кем. Как будто с пустотой…

Персефоний решительно устремился в заросли. Перемахнул через ручей, из которого Тучко набирал воду для похлебки, вонзился в папоротник, не шелохнув ни единого листочка, миновал залитую светом поляну, нырнул в тень под кручеными вязами и вскоре очутился на берегу все того же ручья, делавшего здесь очередной поворот.

На поляне в столбах лунного света могучий красавец олень из последних сил сражался с противником, которого не назначала ему природа.

Это было какое-то магическое существо, ростом чуть выше среднего человека. Из раны на груди сочилась густая вонючая кровь, в которой не чувствовалось ни капли жизненной силы, и больше никакого запаха от него не исходило.

Олень атаковал, понуждая противника отступать, но стоило ему предпринять попытку к бегству, колдовская тварь, с виду не слишком поворотливая, наскакивала и полосовала животное кривыми когтями, заставляя разворачиваться и снова вступать в бой.

На мгновение противники замерли, и Персефоний, разглядев, что среди травы повсюду виднеются кости, вдруг понял, что ему довелось увидеть собственными глазами не что иное, как ПМБГ — полуматериального боевого голема, оружие, запрещенное всемирной конвенцией как негуманное, но то и дело всплывающее где-то на земном шаре.

ПМБГ, упакованные в какой-нибудь небольшой предмет (обычно в кувшин, поскольку в их разработке использовались параметры джиннов), могли сколь угодно долго лежать в каком-нибудь месте, чтобы при приближении неприятеля самораспаковаться (самовызваться, как это называли в газетах) и, перейдя из энергетического состояния в полуматериальное, приступить к действию. То есть убивать все живое с массой не ниже, чем у фэйри, оказавшееся в пределах досягаемости.