Выполнить просьбу Насти оказалось совсем несложно. Федор
Николаевич Макушкин жил по своему прежнему адресу, никуда не уехал и не был
болен и с удовольствием откликнулся на просьбу побеседовать с сотрудником
уголовного розыска из Москвы.
– Конечно, – басил он в трубку, – пусть приезжает, буду
рад поделиться старыми воспоминаниями. Приятно, когда кто-то интересуется
архивами, это теперь редко случается.
– Когда к вам можно приехать? – спросила Татьяна.
– Да когда угодно. В любой день.
В любой день. Еще одна вводная в постепенно
прорисовывающийся план. Только бы не ошибиться с Исаковым. На него вся надежда.
Он мужик непростой, в характере у него дерьма полно, вон как обставил ее визит
к Величко. Но склочный характер не означает непорядочности. Придется рискнуть.
Другого выхода Татьяна не видела. Она была женщиной до мозга костей, мыслила
по-женски, действовала по-женски. И боялась тоже чисто по-женски,
иррационально, не чего-то конкретного, а всего вообще. Но именно поэтому и обладала
способностью к необдуманному риску, полагаясь не на логику, а на интуицию.
Был уже седьмой час вечера, когда она пришла в кабинет к
Исакову.
– Слушаю вас, Татьяна Григорьевна, – буркнул он, не
поднимая головы от бумаг. – Надеюсь, вы пришли доложить, что закончили какие-то
из порученных вам дел?
– Нет, Григорий Павлович, я пришла с более серьезным
вопросом. Мне нужна ваша помощь. И ваша защита.
Исаков соизволил оторваться от писанины и с недовольным
видом уставился на нее.
– В чем дело? Почему защита? Вас кто-то обижает?
– Хуже. У нас, Григорий Павлович, большая неприятность.
Та группа, которая наживается на приватизации квартир, имеет в нашем
подразделении своих людей.
Исаков аж задохнулся от негодования.
– Вы отдаете себе отчет? Насколько обоснованны ваши
слова?
– Ни насколько. Это пока только подозрения. Я знаю, как
их проверить и что нужно сделать. Но я боюсь. Вы видите, Григорий Павлович, я
честна с вами. Я боюсь. Я женщина, и мне страшно. Поймите меня по-человечески,
я недавно вышла замуж, я хочу родить ребенка, я собираюсь переехать к мужу в
Москву. И я не хочу, чтобы со мной случилось то, что произошло с Панкратовым. Я
не смогу себя защитить.
– При чем тут Панкратов? Татьяна Григорьевна, я
отказываюсь вас понимать.
– Но вы готовы меня выслушать?
– Да, пожалуйста. Я внимательно вас слушаю. Только
имейте в виду, если вы затеяли какой-то обман с целью выцарапать свое личное
дело и быстренько улизнуть в Москву, это вам не удастся.
Татьяна говорила долго. Она готовилась к этому разговору
полдня, мысленно составляя фразы четкие, лаконичные и убедительные.
– Когда дело об убийстве Бахметьевой вел Панкратов, в
нем были сведения о том, что генеральная доверенность выдана Сурикову. Когда
дело попало к следующему следователю, к Чудаеву, эти материалы из дела исчезли.
Протоколы оказались переписанными, подписи подделанными, а доверенность изъята.
И появилась совсем другая доверенность на имя совсем другого человека. Этот
факт определенным образом оправдывает Сурикова, ибо снимается мотив корыстной
заинтересованности в смерти Бахметьевой. Кто совершил этот подлог? С какой
целью? С целью вытащить Сурикова? Или с целью быстро провернуть обмен и продажу
квартиры? Сам факт говорит о двух вещах. Во-первых, что в этом замешаны наши
сотрудники, и скорее всего не только наши. И во-вторых, о том, что система
отработана до мелочей и срабатывает мгновенно. Они очень быстро смогли
доверенность изготовить, значит, есть свои нотариусы. Эти нотариусы ставят
подпись и печать на документ, который не подписан лично доверителем в их
присутствии. Есть и свои люди, которые моментально оформляют договоры мены или
купли-продажи. Даже по явно фальшивым документам. Короче, группа действительно
большая. И к ней имеет непосредственное отношение сам следователь Чудаев. И еще
кто-то из наших.
– Почему? Почему вы решили, что есть кто-то еще?
– Здравый смысл подсказывает. Вся эта афера не могла
быть проделана без ведома и согласия Сурикова, верно ведь? Но кто-то должен был
с ним поговорить и все объяснить. Предупредить про другую доверенность,
придумать историю с обменом квартиры. Это не мог быть Чудаев. Поймите, Григорий
Павлович, следователь не может вести такие разговоры с подследственным, это
опасно. Суриков знает его имя и знает, что он следователь. А ну как что случится
или сорвется? С Суриковым должны были разговаривать люди, которых он не знает,
но которым он бы поверил. Люди в форме. И не в присутствии следователя.
Например, сотрудники следственного изолятора. Или разыскники. А следователь,
произведя все необходимые манипуляции с материалами дела, потихоньку довел бы
расследование до конца, и на этом точка.
– Выходит, я сам ему помешал, когда передал дело вам? –
неожиданно спросил Исаков.
«Выходит, – мысленно ответила Татьяна. – Я все время об этом
думала. Если бы вы, Григорий Павлович, были в этом замешаны, вы бы ни за что не
передали мне дело Бахметьевой. Вы бы оставили его у Чудаева и терпеливо ждали,
когда он докажет виновность Сурикова. Или его невиновность. Других-то
подозреваемых все равно нет. А вы отдали дело мне, потому что Чудаев не
справлялся и вообще он загружен другими делами, более сложными, неотложными и
важными. Вы поступили как нормальный руководитель, а не как участник преступной
группы, заинтересованный в сокрытии подлогов и фальсификации материалов дела.
Иначе вы бы никогда дело у Чудаева не забрали».
– Да, Татьяна Григорьевна, подставил я вас, – грустно
усмехнулся Исаков. – Если все окажется так, как вы мне тут рассказали, то
получается, я беззащитную женщину в такое нехорошее дело втянул. Вы правы, ни к
чему вам с этим возиться.
Сердце у Татьяны гулко заколотилось. Неужели она ошиблась?
Что означают эти слова? Ни к чему копаться глубоко, совать свой нос куда не
следует?
– Надо вас вытаскивать, – продолжал между тем Исаков. –
Но к обоюдной пользе. Вы, Татьяна Григорьевна, хороший следователь. Я могу
пойти вам навстречу и протянуть руку помощи. А вы со мной за это расплатитесь.
– Как? – спросила она, еле шевеля пересохшими губами.
«Взятку вымогает, сволочь. Или в койку тянуть собрался?
Господи, ну и в гадюшнике я работаю! И чего я, дура, упиралась, давно надо было
в Москву переезжать, Стасов целый год меня уговаривал».
– Вы закончите дело об убийстве Бахметьевой. И
вытрясете из этого мальчишки Сурикова все, что касается подложных документов.
Кто, когда и о чем с ним разговаривал и что ему пообещали? Что произошло с
квартирой Бахметьевой? Одним словом, вы должны узнать все, что можно.
– Но я же сказала вам, Григорий Павлович, – в отчаянии
произнесла Татьяна, – я боюсь. Мне страшно. Вы хотите, чтобы со мной произошло
то же, что с Романом? Я уже пыталась поговорить с Чудаевым, выяснить у него
насчет таинственной и неуловимой Гольдич. Правда, больше я к этому разговору не
возвращалась, но он может забеспокоиться. Я уже прокололась, выдала свои
подозрения, понимаете? Я просто могу не дожить до завтра.