Пеший монах уже подошел. Пот струился с него ручьями. Монах поднял высоко крест и воскликнул:
– Чудо, христиане! Чудо свершилось, христиане! Братья несут образ Всемилостивой Богородицы… Падите ниц и поклонитесь!
Взволнованные сельчане, рабочие и старосты поспешно окружили монаха и стали творить крестное знамение. Я стоял в стороне. Зорбас быстро глянул на меня, сверкнув глазами:
– Подойди и ты, хозяин! Иди сюда, послушаешь о чуде Всемилостивой!
Торопливо, прерывисто дыша, монах приступил к рассказу:
– Слушайте, христиане! Облик Бога есть чудо божественное!
[56]
Дьявол овладел душой проклятого Захария и велел ему третьего дня облить нефтью монастырь. Но Бог растолкал нас, проснулись мы, увидели пламя, вскочили на ноги. Настоятельские покои, веранда, кельи были в огне. Ударили мы в колокола, закричали: «Помоги нам, Богородица Мстительница!», забегали с кувшинами и ведрами, и на рассвете огонь угас, благодаря ее милости!
Отправились мы в часовню, где пребывает ее чудотворная икона, стали на колени и воззвали: «Подними свое копие, Богородица Мстительница, порази виновного!» Собрались мы во дворе и увидели, что нет среди нас Захария, Иуды. «Он нас поджег, он!» – вскричали мы и бросились искать его. Искали мы целый день, и все зря. А сегодня на заре отправились мы снова в часовню, и что же видим, христиане? Облик Бога есть чудо божественное! Захарий лежал мертвым у ног Богородицы, а на острие копья, которое держит Богородица, была капля крови.
– Господи, помилуй! Господи, помилуй! – бормотали сельчане, падая ниц и творя крестное знамение.
– И вот что еще потрясающее свершилось! – продолжал монах, глотая слюну. – Когда наклонились мы, чтобы поднять бесноватого, то так и застыли, раскрыв рты: Богородица остригла ему волосы, усы и бороду, словно католическому попу!
Я отвернулся, с трудом сдерживая смех, глянул на Зорбаса и тихо сказал:
– Безбожник!
А Зорбас смотрел на монаха, выпучив глаза, благоговейно творил крестное знамение и шептал:
– Велик ты, Господи! Велик ты, Господи, и дивны дела твои!
Между тем монахи прибыли, спешились, гостинник с чудотворной иконой в руках стал на камне, и все бросились, давя друг друга, поклоняться ей. Тучный Дометий стоял позади с дискосом, кропил кропилом твердые крестьянские лбы, а три монаха, все в поту, сложив на брюхе волосатые руки, стояли подле и пели псалмы.
– Мы отправимся по критским селам, чтобы верующие могли совершить поклонение и дать столько, насколько просветит их ее милость… Соберем деньги и восстановим святой монастырь…
– Ну и жеребцы! – пробормотал Зорбас. – И на этом наживутся!
Он подошел к настоятелю и сказал:
– Святой настоятель! Все готово к освящению. Да благословит наши труды ее милость!
Солнце поднялось высоко, воздух не двигался, было очень жарко. Монахи собрались вокруг первого столба с греческим флагом, утерли широкими рукавами пот со лбов, пропели молитву об «основе дома»: «Господи, Господи, установи механизм сей на прочной скале, дабы ни ветер, ни вода не имели силы повредить ему…» – окунули кропило в медный таз и окропили столб, трос, шкивы, Зорбаса и меня, а затем сельчан, рабочих и море.
После этого монахи бережно, словно больную женщину, подняли икону, установили ее прямо на высоком камне рядом с попугаем, а сами стали подле нее, приготовившись смотреть на открытие. С другой стороны столба стали старосты, посредине – Зорбас, а я отошел к морю.
Испытание должно было проводиться только тремя бревнами – в честь Святой Троицы, однако мы прибавили и четвертую сосну – в честь Богородицы Мстительницы.
Монахи, сельчане, рабочие перекрестились, бормоча:
– Во имя Бога и Богородицы!
Зорбас тут же очутился у первого столба, потянул за веревку и спустил флаг: это был сигнал для рабочих на горе. Все вздрогнули и прикипели взглядом к вершине.
– Во имя Отца!.. – воскликнул настоятель.
Дальнейшее не поддается описанию. Катастрофа грянула, словно гром среди ясного неба, а мы сами едва успели спастись. Вся подвесная дорога затряслась, сосна, подвешенная рабочими на трос, неистово устремилась вниз, рассыпая искры, огромные щепки откалывались и летели прочь, а когда через несколько секунд дерево оказалось внизу, от него осталось только наполовину обгорелое бревно.
Зорбас посмотрел на меня, словно побитая собака. Монахи и рабочие отпрянули подальше, мулы на привязи стали брыкаться. Тучный Дометий рухнул наземь и испуганно прошептал:
– Господи, помилуй!
Зорбас поднял руку.
– Ничего! – сказал он. – С первым бревном всегда так. Теперь механизм наладится. Смотрите!
Зорбас поднял флаг, подал сигнал и убежал.
– …и Сына!.. – снова воскликнул настоятель, уже слегка дрогнувшим голосом.
Отпустили второй ствол. Столбы трещали, дерево разогналось, запрыгало, словно дельфин, ринулось на нас, но долететь не успело, потому что разлетелось в щепки посредине горы.
– Черт побери! – прошептал Зорбас, кусая усы. – Угол не вышел.
Он яростно бросился к столбу и опустил флаг, снова давая сигнал. Монахи за мулами перекрестились, а старосты приготовились спасаться бегством.
– …и Святого Духа!.. – прерывающимся голосом прокричал настоятель, подбирая подол рясы.
Третье дерево оказалось огромной сосной. Едва его отпустили, раздался страшный грохот.
Монахи пали ниц, сельчане пустились наутек.
– Ложитесь, несчастные! – закричал, убегая, Зорбас.
Сосна прыгнула, снова повисла на тросе, сыпнула искрами и, не успели мы и глазом моргнуть, пролетела через гору и берег и плюхнулась далеко в море, взбив обильную пену. Многие из столбов наклонились и трещали, мулы разорвали привязь и убежали.
– Ничего! Это еще совсем ничего не значит! – яростно закричал Зорбас. – Теперь-то механизм заработает! Давай!
Он снова поднял флаг. Чувствовалось, что им уже овладело отчаяние, и он спешил покончить со всем этим раз и навсегда.
– …и Пречистой Богородицы Мстительницы! – заикаясь, прокричал настоятель из-за скалы.
Ринулось четвертое дерево. Послышался страшный треск, затем затрещало еще раз, и все столбы попадали один за другим, словно карточный домик.