— Не унывай, Смерри, — увещевала мультипара, — будь я молодой и красивой, а симпатичный молодой человек, — сдерживая аподозис, чтобы пожрать глазами надежду своего праматеринства, — выводил бы меня погулять, я бы не расстраивалась из-за колик. Скоро узнаешь. Поживи с мое, — воскликнула она, словно говорила о чем-то невероятном, — и узнаешь.
Смеральдина-Рима изучила симпатичного молодого человека, собиравшегося вывести ее на прогулку. Тот лежал, вытянувшись на канапе.
— На прогулку! — Она ехидно хихикнула. — So siehst Du aus!
[192]
Правда, вследствие его привычки валяться по утрам в постели, и вечерних попоек с Мандарином, и послеполуденного чтения найденного в библиотеке хозяина Вазари, и новых картин, висящих на стене кабинета, и бесплодных упражнений на фортепиано, к которым он питал склонность в разные часы дня и ночи, и ею нежелания идти на улицу и мерзнуть как пес, когда ничего не удерживало его от взращивания какой-нибудь замечательной мысли у камина, он за неделю, отделявшую ею приезд от дня святого Сильвестра, только трижды вышел с ней погулять, и в двух из этих случаев их сопровождала Мамочка, чья лихорадочная веселость раздражала Мадонну сверх всякой меры. Мадонна была недовольна, она не привыкла к подобному обращению. Так что единственный вечер, который они провели наедине, был испорчен серьезной размолвкой с последовавшими слезами.
Все это, разумеется, накладывалось на обычные фиаско и полуфиаско, он — страдальчески пытался ублажить ее, она — силилась почувствовать себя ублаженной; Мамочка делалась все более недовольной по мере того, как терял очертания образ счастливой прародительницы; Мандарин — всегда навеселе, изысканно жестикулирующий и чуточку похожий на венецианца — при каждом удобном случае потрясал своей patria potestas.
[193]
Сильвестр, наступивший после раннего плотного ужина, застал его сидящим на диване, в одиночестве, разумеется, при зажженных свечах и, конечно же, с бутылкой. Пусть сейчас их и нет, но через минуту они появятся. Белаква чувствовал себя очень скверно. Продержится ли он до Нового года, вот в чем вопрос. Он боялся развалиться на части. Он ощущал тошнотворную легкость, не столько в голове, сколько в центре, примерно в области грудобрюшинной преграды. Малейшая неосторожность с моей стороны, думал он, и я рассыплюсь.
Он прочитал все вступление Вазари и подивился, зачем он это сделал, так мало оно значило. Беспристрастный крючкотвор. Что имело значение? Он имел значение.
Он как дурак таращил глаза на пронзительную паулло-пост-экспрессионистскую
[194]
«Тайную вечерю», висевшую перед ним на стене, мертвенно-бледную в беспокойном желтом свете, на тринадцать плоских ужасных яйцеобразных голов, собравшихся вокруг искусителя и его размокшего хлеба, и предателя, и его кошеля.
[195]
Искуситель и предатель и Jugendbund
[196]
из одиннадцати. Иоанн Богослов был зеленым яйцом во главе доски. Поистине, какое очаровательное выражение лица, а какая выступающая вперед челюсть! Будто вот — вот съест жабу.
Заказывай (просим прощения, но, похоже, он вновь за порогом физиологического ощущения, нашей вины в этом нет) свою жабу, Иоанн, проглоти гадюку, или скорпиона, или мандавошку,
[197]
и дозвольте рассказать вам, ребята, что это значит — быть в лохани Старого Ника.
[198]
Я нахожусь в крайнем центре лохани Старого Ника, в сердцевине у меня пустота, я размазан по границам безграничного, я — сливки человеческих несчастий, да, их суть и результат. Шлюха, ребята, это глубокая пропасть дьявольской воды,
[199]
там я и пребываю, должно ли мне из-за этого горячиться по пустякам, следует ли ожидать такого поворота событий, не было бы гораздо приятнее испытать несколько добрых уколов раскаяния и немедленно устранить Иисуса и принять обет вечного поста? Ах, иногда, как сейчас, мне кажется, что ничто не похоже на меня меньше, чем я сам. Должно быть, я или недостаточно щелочной, или же под моей пупочной спиралью, там, где место для тяжелого предмета, находится полость, которую необходимо заполнить.
Огонь и камень и мука насаживания на вертел. Четыре вертела и добрый укол клинком, и вот вам Кафедральный собор. А также все за и против.
Ох, ну и отлично, в таком случае, если вы настаиваете, мои огненные василиски, в первую очередь алгебраически, отведите праотца в святилище слоновой кости. Нет аппетита для пасхи, что ж, ребята, будь по-вашему. Греза из линий окутала прах земной, начальные пылинки Вселенной.
[200]
Да! Время мое близко.
[201]
Вернемся в песочницу. Сложное искусство перспективы, ребята, темпера и масло, фрески и миниатюры на дереве, и камне, и холсте, интарсия и крашеное дерево, все для сказочек, гравирование железом и чеканка на меди, следуйте за человеком с кувшином,
[202]
чернь на серебре, эмаль золотых дел мастера и золото, и дамаск, им так хорошо вместе, ступай наверх за хозяином дома,
[203]
фигуры на стекле, и цветы, и еще фигурки на золотой парче, и сказки и акварельные страсти на глиняных сосудах, я ли это, прекраснейшее из вытканных на гобелене созданий, свистопляска металлов и самоцветов, я ли это. Да! Так, было бы недурственно узнать, какое отношение эта лапидарная бурда, повествующая о тяжеловесном большинстве, толкающем ядро во славу нрзб., имеет к одному-единственному херувимчику, ах драгоценному херувимчику, к краскам и акварельным кистям и смиреннейшей алтарной ступеньке. Я иду, как писано обо мне.
[204]
Кукиш с маслом, вот что такое твои янтарные олени, и бронзовые сосны, и мраморные фонтаны с любовным зельем, и заиндевевшие фуги, как писано обо мне, так что помоги мне, но горе тому человеку,
[205]
и твое скульптурное дерьмо с золочением, и расписные серебряные пластины, и крутящееся вертящееся хныкающее чудо твоих совокупностей и ипостасей, и не было со мной косматой руки.
[206]
Кто твои покровители? Греки? Цари? Влюбленные? К счастью для Апеллеса, похоть воина, восхитительная Кампаспа.
[207]
Да! Со мной на столе. Джорджа Бернарда Пигмалиона можешь оставить себе. Я свои слоновьи яички. Человек мирный со мною.
[208]
Неужто не слыхали, как Большой Джордж слепил обнаженную в латах? Поднял на меня пяту.
[209]
Страшный суд влажной извести. Что делаешь, делай скорее.
[210]
Руно может стать золотым. А была ночь.
[211]
Как ярко светит луна над Акелдамой, его ботинки трещат из-за нехватки…
[212]