Да здравствует фикус! - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Оруэлл cтр.№ 25

– Просто я всегда от метро прохожу к тебе этой дорогой.

Розмари иногда приезжала на Виллоубед-роуд. Ждала у подъезда, пока миссис Визбич сходит кисло сообщить мистеру Комстоку «вас желает видеть молодая особа», Гордон спустится, и они пойдут пройтись по улицам. Дожидаться внутри, хотя бы в прихожей, строго воспрещалось. В устах миссис Визбич «молодая особа» звучало тоном сообщения о чумной крысе. Взяв Розмари за плечо, Гордон слегка притянул ее к себе:

– Боже, какое счастье снова тебя увидеть! Было так гнусно без тебя. Почему ты не появлялась?

Она стряхнула его руку и отступила, метнув из-под шляпки нарочито сердитый взгляд:

– Не прикасайся даже! Я ужасно зла, почти решила больше никогда не видеться после этого твоего свинского послания.

– Какого?

– Известно какого.

– Да нет, я не хотел. Ладно, пойдем отсюда куда-нибудь, где хоть поговорить можно. Пошли!

Он взял ее за руку, но она вырвалась, хотя пошла рядом. Шаги ее были короче и быстрее; казалось, сбоку прилепился шустрый зверек вроде бельчонка. В действительности Розмари ростом была всего чуть-чуть пониже Гордона и лишь на полгода моложе. Никому, однако, она не виделась старой девой под тридцать, какой фактически являлась. Живая, энергичная, с густыми черными волосами и очень яркими бровями на треугольном личике, своим овалом напоминавшим портреты шестнадцатого века. Когда она впервые снимала при вас шляпку, поражало несколько резко сверкавших в черной шевелюре белых волосков. И это было характерно для нее – не озаботиться убрать вестников седины. Искренне воспринимая себя юной, она уверенно убеждала в том же и остальных. Хотя, если всмотреться, на лице достаточно явно читались признаки возраста.

Рядом с Розмари Гордон зашагал смелее. Подругу его люди замечали, да и сам он вдруг перестал быть невидимкой для женщин. Розмари всегда выглядела очень мило. Загадка, как ей удавалось изящно одеваться на свои четыре фунта в неделю. Гордону особенно нравилась входившая тогда в моду плоская широкополая шляпка, некое задорно-вольное подобие пасторских головных уборов. Трудно выразить, но дерзкое кокетство этой шляпки как-то весьма гармонично сочеталось с изгибом ее спины.

– Обожаю твою шляпку, – сказал он.

Розмари фыркнула, в уголках губ мелькнул отблеск улыбки.

– Приятно слышать, – ответила она, легонько прихлопнув твердый фетровый край над глазами.

Демонстративную обиду она с лица еще не стерла и старалась идти подчеркнуто самостоятельно. Наконец, когда они выбрались из скопища ларьков, она, остановившись, строго спросила:

– Что ты вообще хотел сказать этим письмом?

– Я?

– Да, вдруг получаю «ты разбила мне сердце».

– Так оно и есть.

– Разве? А следовало бы!

– Может, и следовало.

Ответ прозвучал полушутливо, однако заставил Розмари пристальнее посмотреть на него – на его бледное истощенное лицо, нестриженые волосы, обычный небрежно неопрятный вид. Она сразу смягчилась, хотя брови по-прежнему хмурила. Вздохнув (господи! ну какой несчастный, запущенный!), прильнула к нему, Гордон взял ее за плечи, и она крепко-крепко обняла его, полная нежности и щемящей досады.

– Гордон, ты самое презренное животное!

– Самое?

– Отчего не привести себя в порядок? Пугало огородное. Что за лохмотья на тебе?

– Соответствуют статусу. Знаешь ли, трудновато расфрантиться на два фунта в неделю.

– И обязательно напяливать какой-то пыльный мешок? И пуговица непременно должна болтаться на последней нитке?

Повертев в пальцах висевшую пиджачную пуговицу, она вдруг с чисто женским чутьем заглянула под вылинявший галстук.

– Так я и знала! На сорочке вообще нет пуговиц. Гордон, ты чудище!

– Меня, тебе известно, подобная чепуха не трогает. Дух мой парит над суетой пуговиц.

– Ну что ж ты не отдал свою сорочку, чтобы я, пошлая, их пришила? И, разумеется, опять небритый. Просто свинство! Можно, по крайней мере, бриться по утрам?

– Я не могу себе позволить ежедневное бритье, – с надменным вызовом заявил Гордон.

– А это еще что? Бритье, по-моему, стоит не слишком дорого.

– Дорого! Все на свете стоит дорого. Опрятность, благопристойность, бодрость, самоуважение – это деньги, деньги, деньги! Сколько нужно объяснять?

На вид довольно хрупкая, она вновь с неожиданной силой сжала его, глядя как мать на обозленного малыша.

– Идиотка! – покачала она головой.

– Почему?

– Потому что люблю тебя.

– Правда, любишь?

– Ну да, жутко, без памяти обожаю. По причине явного слабоумия, конечно.

– Тогда пошли, найдем уголок потемнее. Мне хочется поцеловать тебя.

– О, представляю! Целоваться с небритым парнем.

– А что? Острота ощущений.

– Острота, милый, притупилась после двух лет общения с тобой.

– Ладно, пойдем.

Они нашли почти неосвещенный проулок среди глухих стен. Все их любовные свидания проходили в местах подобного уединения, исключительно на свежем воздухе. Гордон развернул ее спиной к мокрым выщербленным кирпичам, и она, доверчиво подняв лицо, обняла его с детской нетерпеливой пылкостью. Однако прижатые друг к другу тела разделял некий оборонный щит. И поцелуй ее был лишь ответным, ребячески невинным. Очень редко удавалось пробудить в ней первые волны страсти; причем она, казалось, потом напрочь об этом забывала, так что каждый раз его натиск начинался словно заново. Что-то в ее красиво скроенном теле и стремилось к физической близости и всячески сопротивлялось. Боязнь расстаться со своим уютным юным миром, где нет секса.

Оторвавшись от ее губ, Гордон проговорил:

– Ты меня любишь?

– Да, мой дурачок. Зачем ты всегда спрашиваешь?

– Так приятно, когда ты это говоришь. Без твоих слов, я как-то теряю веру в твое чувство.

– Почему же?

– Ну, ты ведь можешь передумать. Я, надо признать, отнюдь не идеал для девушки. Тридцать вот-вот и совсем рухлядь.

– Хватит вздор городить! Будто тебе лет сто! Прекрасно знаешь, что мы ровесники.

– Но я-то весь зашмыганный, затрепанный…

Она потерлась щекой о его суточную щетину. Животы их соприкасались, он подумал, что вот уже два года безумно и бесплодно хочет ее. Ткнувшись губами в ее ухо, Гордон прошептал:

– Ты вообще отдаваться собираешься?

– Погоди. Погоди, не сейчас.

– У тебя вечно «погоди», второй год слушаю и жду.

– Ты прав. Что я могу поделать?

Он снял ее смешную шляпку и зарылся лицом в густые черные волосы. Мучительно было так чувствовать тело любимой женщины и не иметь. Приподняв ее маленький упрямый подбородок, он попытался в сумраке разглядеть выражение глаз.