Плача, она с тоской целовала меня в губы — слезы и разметавшиеся волосы попадали мне в глаза и в нос. Она дрожала всем телом, как и прежде, когда ее мучили приступы страха. А я в свою очередь стал просить у нее прощения за то, что повел себя как грубое животное и последний эгоист. Я люблю ее и никогда больше не причиню страданий. Ведь она — самое дорогое, самое милое и светлое, что есть у меня в жизни. Прямо голым я пошел в ванную, намочил в теплой воде салфетку и нежно протер ей промежность. Вскоре боль утихла. Мы накрылись одеялом, она хотела меня порадовать и довести дело до конца губами, но я отказался. Потому что чувствовал себя страшно виноватым. И поклялся: до тех пор, пока она полностью не поправится, ничего подобного не повторится, мы будем жить безгрешно — ее здоровье важнее моих прихотей. Она слушала, не проронив ни слова, прижавшись ко мне и не шелохнувшись. А позже, прежде чем заснуть, обвила руками мою шею, приблизила губы к моим губам и прошептала: «Эту твою открытку из Александрии я прочла раз десять, не меньше. И спала с ней каждую ночь — зажав между ног».
На другое утро я с улицы позвонил в клинику, и секретарша доктора Зилахи пригласила меня явиться через два дня. Она подтвердила, что доктор желает поговорить со мной с глазу на глаз. После обеда я зашел в ЮНЕСКО разузнать, нет ли работы на ближайшее время, и начальник отдела переводов сообщил, что до конца месяца мои услуги вряд ли понадобятся, впрочем, он может порекомендовать меня устроителям трехдневной конференции в Бордо. Я отказался. В агентстве господина Шарнеза мне тоже пока не подыскали никаких контрактов в Париже или поблизости, но, так как мой бывший патрон понял, что я очень нуждаюсь в деньгах, он вручил мне кучу документов для перевода с русского на английский, за хорошее вознаграждение. Так что я разложил у себя в гостиной словари, поставил пишущую машинку и сел за работу. Я решил строго следовать офисному расписанию. Скверная девчонка приносила мне кофе и готовила еду. Время от времени она, совсем как новобрачная, жаждущая явить мужу нежность и заботу, подходила сзади, прижималась ко мне и целовала в спину, шею или ухо. Но когда в дверь стучал Илаль, сразу забывала обо мне и начинала играть с мальчиком, как будто они были ровесниками. Вечерами, прежде чем лечь в постель, мы слушали пластинки, иногда она засыпала в моих объятиях.
Я ничего не сказал ей о предстоящем визите в Пти-Кламар. И отлучился из дома под тем предлогом, что мне якобы надо с кем-то переговорить по поводу будущих заказов в некоей фирме под Парижем. В клинику я приехал за полчаса до назначенного срока, продрогший до костей. Сел в зале для посетителей и стал смотреть, как снег медленно падает на газон. Все вокруг переменилось: и каменный фонтан, и деревья.
Доктор Зилахи, одетый точно так же, как и при первой нашей встрече месяц назад, принял меня не один, а вместе с доктором Рулен. Она мне сразу понравилась. Полная, еще молодая женщина, с умными глазами и милой улыбкой, почти не сходившей с лица. Она держала тетрадь, которую через равные промежутки времени перекладывала из руки в руку. Когда я вошел, они стояли и, хотя в кабинете имелось достаточно стульев, мне тоже сесть не предложили.
— Ну как Вы ее нашли? — спросил доктор вместо приветствия, чем подтвердил впечатление, сложившееся у меня во время первого визита: этот человек не привык терять время на пустую болтовню.
— Замечательно, доктор, — ответил я. — Словно заново родилась. Она пришла в себя, все стало прежним — и фигура, и цвет лица. К тому же, на мой взгляд, она очень спокойна. Исчезли приступы страха, которые так мучили ее прежде. Она Вам очень благодарна. И я тоже, разумеется.
— Хорошо, хорошо, — сказал доктор Зилахи и жестом фокусника вскинул руки, чуть повернувшись на месте. — Однако должен Вас предупредить, что в подобных делах никогда нельзя доверять внешним признакам.
— В каких делах, доктор?
— В делах, связанных с психикой, друг мой, — улыбнулся он. — Или, если хотите, будем называть это душой или духом, я не против. В физическом плане у мадам все в порядке. Ее физическое состояние действительно пришло в норму, благодаря предписанному режиму, правильному питанию и упражнениям. Теперь, кстати, надо следить, чтобы она и дальше выполняла наши рекомендации относительно еды. Нельзя бросать гимнастику и плаванье — они отлично ей помогли. Но вот психическое состояние… Тут от Вас потребуется огромное терпение. В этом плане ее удалось сориентировать, направить по верному пути, но путь, который предстоит пройти, очень долог.
Он повернулся к доктору Рулен, которая до сих пор не проронила ни слова. Она кивнула. В ее проницательном взгляде я заметил что-то, что меня испугало. Она раскрыла тетрадь и начала быстро перелистывать страницы. Неужели они собираются сообщить мне дурную весть? Только теперь директор указал на стул. Оба они тоже сели.
— Ваша подопечная много страдала, — сказала доктор Рулен таким любезным тоном, словно в словах ее таился совсем иной смысл. — И в голове у нее царит полный хаос. Это следствие полученных травм. Она, вне всякого сомнения, до сих пор из-за них страдает.
— Но, на мой взгляд, она чувствует себя в этом плане гораздо лучше, — произнес я только для того, чтобы хоть что-то сказать. Вступительные речи, которыми встретили меня врачи, в конце концов пробудили во мне страх. — Конечно, после того, что ей довелось пережить в Лагосе… Такое ни одна женщина никогда не забудет.
Последовало короткое молчание, директор клиники и доктор Рулен снова быстро переглянулись. Я посмотрел в большое окно, выходящее в парк: снег стал гуще и белее. За ним исчезли и сад, и деревья, и фонтан.
— Никакого изнасилования, скорее всего, не было, месье, — приветливо улыбнулась доктор Рулен. И сделала рукой такой жест, словно хотела извиниться.
— Это выдумка, призванная кого-то защитить, если угодно, замести следы, — добавил доктор Зилахи, не дав мне времени переварить новость. — Доктор Рулен заподозрила что-то подобное при первой же их беседе. И потом мы получили подтверждение — когда я погрузил ее в сон. Примечательно вот что: все это она измыслила, дабы отвести подозрения от человека, который долго, на протяжении нескольких лет, регулярно ее унижал, полностью подчинив себе. Вы ведь были в курсе дела, не так ли?
— Кто такой господин Фукуда? — мягко спросила доктор Рулен. Это имя она произнесла с ненавистью, но в голосе ее прозвучало и своего рода почтение. — Муж? Увлечение?
— Любовник, — пробормотал я. — Темная личность, он занимается явно криминальными делами, она несколько лет прожила с ним в Токио. Как она объяснила, он бросил ее, узнав, что в Лагосе она попала в тюрьму, а потом была изнасилована. Якобы он боялся, что она заразилась СПИДом.
— Еще одна выдумка — на сей раз чтобы защитить саму себя. — Директор клиники снова всплеснул руками. — Господин Фукуда никогда ее не прогонял. Она сбежала от него. Вот откуда все эти страхи. Вернее, смесь страха и угрызений совести из-за того, что она улизнула от человека, который обладал над ней абсолютной властью, лишил ее чувства собственного достоинства, гордости, самоуважения и, можно сказать, разума.