Во второй комнате, куда вели две ступеньки, хранились старинные книги, привезённые Буваром и Пекюше из Парижа, а также книги, найденные ими по приезде в одном из шкафов. Створки этого шкафа были сняты, и он назывался у них библиотекой.
Родословное древо семейства Круамар занимало всю внутреннюю часть двери. На деревянной обшивке стены выделялся пастельный портрет дамы времён Людовика XV, а против него — портрет Бувара-отца. На камине взор привлекали чёрное фетровое сомбреро и огромный башмак на деревянной подошве, наполненный сухими листьями, служивший некогда птичьим гнездом.
Два кокосовых ореха (они принадлежали Пекюше с юных лет) красовались по бокам фаянсового бочонка, на котором сидел верхом тоже фаянсовый поселянин. Рядом, в соломенной корзинке, хранилась децима — медная монетка, найденная в животе утки.
Против библиотеки возвышался комод с инкрустациями из ракушек и плюшевыми украшениями. На нём стояли такие достопримечательности, как кошка с мышью в зубах (окаменелость из Сент-Аллира), шкатулка из ракушек для рукоделия и графин из-под водки с грушей сорта бонкретьен внутри.
Но лучше всего была статуя св. Петра в оконной амбразуре! Правой рукой в перчатке он сжимал ярко-зелёный ключ от рая. Его небесно-голубая риза была расшита лилиями, а тёмно-жёлтая остроконечная тиара напоминала пагоду. У святого были нарумяненные щеки, круглые большие глаза, открытый рот и вздёрнутый кривой нос. Над статуей висел балдахин из старого ковра, на котором можно было разглядеть двух амуров в венке из роз, а у её подножия возвышался, наподобие колонны, горшок из-под масла с надписью белыми буквами по шоколадному фону: «Сделан в присутствии Его Королевского Высочества герцога Ангулемского, в Нороне, 3 октября 1817 года».
Лежа в постели, Пекюше рассматривал издали все эти сокровища, а иногда уходил в спальню Бувара, чтобы удлинить перспективу.
Одно место под кольчугой оставалось свободным — оно предназначалось для ларя эпохи Возрождения.
Ларь был не закончен, Горжю всё ещё работал над ним в пекарне, выстругивал филенки, прилаживал их и снова разнимал.
В одиннадцать часов он завтракал, балагурил с Мели, потом исчезал и больше не показывался.
Чтобы найти мебель под стать старинному ларю, Бувар и Пекюше отправились на поиски. То, что они приносили, обычно оказывалось негодным, но им попадалось множество любопытных вещей. Пристрастившись к собиранию безделушек, они увлеклись средневековьем.
Они начали посещать соборы; высокие нефы, отражавшиеся в чашах со святой водой, витражи, сверкавшие как драгоценности, гробницы в глубине часовен, таинственный полумрак в криптах, прохлада каменных стен — всё вызывало у них восхищение и благоговейный трепет.
Вскоре оба научились разбираться в эпохах и стилях; пренебрегая объяснениями пономаря, они говорили друг другу:
— Ага! Вот романская апсида… А это двенадцатый век! Вот опять пламенеющая готика!
Они силились понять значение вырезанных на капителях орнаментов, например, двух грифонов, клюющих дерево в цвету на колонне в Мариньи. Лица певчих с громадными челюстями, изображённые на карнизах с Фегероле, Пекюше определил как сатиру, а мужская фигура в бесстыдной позе на оконной раме в Герувиле, по мнению Бувара, доказывала, что наши предки любили непристойности.
Приятели не выносили ни малейших признаков упадка. Им всюду мерещился упадок; оштукатуренная заново стена приводила их в негодование, они громко возмущались вандализмом.
Однако их удивляло, что стиль памятников не всегда соответствует той эпохе, когда они построены. Полукруглая арка XIII века до сих пор встречается в Провансе. Стрельчатый свод, возможно, существовал с незапамятных времен. И учёные всё ещё спорят, какой стиль древнее — романский или готический. Такое отсутствие точных сведений крайне их раздражало.
После церквей Бувар и Пекюше начали осматривать феодальные крепости в Донфроне и Фалезе. Они восхищались пазами подъёмной решётки под воротами, а взобравшись на башню, любовались панорамой: отсюда открывался вид на всю равнину, на кровли города, перекрёстки улиц, на площадь, запруженную повозками, на речку, где женщины полоскали бельё. Крепостная стена обрывалась прямо в ров, заросший кустарником, и они бледнели от страха, представляя себе, как воины лезли на приступ, вися на приставных лестницах. Друзья были не прочь спуститься в подземелья крепости, но Бувару мешал его толстый живот, а Пекюше боялся змей.
Им захотелось осмотреть старинные замки в Кюрси, Бюли, Фонтенейе, Лемармионе, Аргуже. Там иногда, где-нибудь за углом, позади навозной кучи, возвышается башня времён Каролингов. Кухня с каменными скамьями напоминает о рыцарских пирах. Некоторые из этих замков всё ещё сохраняют грозный вид; там остались следы трёх поясов укреплений, бойницы под лестницей, высокие островерхие башенки. Там есть залы, где лучи солнца, проникая через окно времён Валуа с выточенной, как слоновая кость, резной рамой, освещают рассыпанные зёрна сурепицы, которые сушатся на полу. Там часовни обращены в амбары. Надписи на надгробных камнях стерлись. Посреди пустыря торчит обломок стены, сверху донизу заросший плющом, который колыхается на ветру.
Друзья охотно накупили бы множество вещей; они заглядывались то на оловянный кувшин, то на стразовую пряжку, то на ситец в крупных разводах. Удерживал их недостаток денег.
Случайно они откопали у какого-то лудильщика в Балеруа готический витраж, который как раз подошёл по размеру к правой половине оконной рамы возле кресла. Колокольня Шавиньоля, видневшаяся вдали сквозь разноцветное стекло, казалась им теперь поразительно красивой.
Горжю смастерил из нижней стенки какого-то шкафа аналой и поставил перед окном — он всячески поощрял их одержимость.
Этих маньяков интересовали даже те памятники, о которых никто ничего не знал, например, загородная резиденция епископов в Сезе.
В Байе, по свидетельству археолога де Комона, в древности существовал театр. Они бросились туда, но не обнаружили никаких следов.
Возле деревни Монреси есть знаменитый луг, где некогда откопали множество древних монет. Они надеялись собрать там обильную жатву. Но сторож даже не пустил их туда.
Не повезло им и в розысках канала между водоёмом в Фалезе и предместьем Кана. Утки, которых туда пустили, якобы выплыли в Воселе, крякая «кан, кан, кан», откуда и произошло название города.
Никакие хлопоты их не пугали, никакие жертвы не останавливали.
Согласно преданию, в 1816 году, в Мениль-Вилемане, г‑н Галерон позавтракал на постоялом дворе, заплатив четыре су. Они заказали там те же блюда, но обнаружили с удивлением, что времена изменились и цены тоже.
Кто основал аббатство св. Анны? Есть ли родство между моряком Онфруа, привёзшим в XII веке новый сорт картофеля, и Онфруа, который стал губернатором Гастингса после его завоевания? Где раздобыть величайшую редкость — «Коварную гадалку», комедию в стихах некоего Дютрезора, написанную в Байе? При Людовике XIV некий Герамбер Дюпати или Дюпастис Герамбер написал нигде не опубликованный сборник анекдотов об Аржантане; как разыскать эти анекдоты? Какова судьба рукописных мемуаров г‑жи Дюбуа де ла Пьер, которыми пользовался в неизданной истории Легля викарий Сен-Мартена, Луи Даспре? Сколько проблем надо разрешить, сколько фактов установить!