Чертова кукла - читать онлайн книгу. Автор: Зинаида Гиппиус cтр.№ 30

— Да ничего, помаленьку, — ответил человек в синей рубахе, Сергей Сергеевич. — У меня сынишка болен был на этой неделе, чуть не помер.

Рыжеватый весело улыбнулся.

— Отходили, теперь ничего, — сказал он.

Разговор завязался. Лавр Иваныч стал рассказывать о собрании, о речи Юрия Двоекурова и стал опять волноваться. Рассказал очень связно и понятно.

— Ну, не чертова ли кукла? — закончил он сердито. — Ну, статочное ли дело?

Саватов улыбался.

— Браниться-то не для чего, не для чего. Ведь никого не вразумили? А впрочем — что ж? И побраниться иной раз хорошо. — Подумал, прибавил: — Я этого студента знаю. Хорошо. И давно. Красивенький. Не очень интересный, а неприятный.

— Вот вы как, осуждаете! — сказал Михаил, все время молчавший. — И это неверно: Двоекуров именно приятный.

— Я не в осуждение сейчас сказал, хотя почему нельзя осудить? Студент, если хотите, не неприятный, а страшный.

— Почему это?

— Да потому, что он не интересен, а кажется интересным. Его, может быть, вовсе нет, а кажется, что он есть.

— Этой мистики я не понимаю! — резко сказал Михаил.

Рыжеватый племянник взглянул на него удивленно.

— Отчего вы сердитесь?

Они все трое глядели на него с удивленной ласковостью.

Михаил смутился, но вдруг вспыхнул.

— Оттого, что я не понимаю ни себя, ни вас! Для чего я к вам пришел? Точно у меня так много времени! И что вы все такое? Почему у вас троебратство, что за чепуха?

Старичок Саватов, глядя на него, тоже рассердился.

— Достаточно у вас времени, не торопитесь! Почему чепуха? Называйте как хотите, хоть пустогоном, от слова не станется. А почему нам не жить вместе, если мы этого хотим и нам это нравится?

Действительно, почему не жить? Михаил не знал.

— Если друг другу в глаза посмотреть, — сказал Сергей Сергеевич, — да увидишь там согласное, так уж захочешь вместе жить, да!

Племянник засмеялся.

— Сережа запроповедовал!

— Нет, какая проповедь! — начал торопливо Михаил. — Раз уж я здесь, то мне, действительно, хотелось бы понять, что вы за люди, какие это такие у вас "согласные мысли", что вас связывает и что вы делаете вместе?

— Сколько вопросов сразу! — засмеялся Саватов. — Мы люди самые обыкновенные. Мысли тоже у нас обычные, в некоторых самых главных мы действительно согласны. Это нас и связывает. А делаем мы вместе… очень мало делаем. Вот это беда! Очень мало.

— Куда нам! — грустно сказал племянник. — Мы книжные, мы тряпки. Живем — и все.

Сергей Сергеевич вздохнул.

— Что ж! Я бы поделал. Да не выкрутиться. Пристать не к кому. Свое заводить — некогда.

— Вот вы бы свое завели, — вдруг сказал Саватов, пристально глядя на Михаила.

Племянник кивнул головой.

— Да, он непристанный. Ему бы хорошо свое. Рано?

— Что такое свое? Что рано? — опять рассердился Михаил. — Загадки какие-то! Ничего не понимаю.

Саватов поднялся.

— Пойдемте-ка, друзья, в кабинет. Там сидеть лучше. Поговорим попросту. Да не сердитесь вы, — кивнул он Михаилу, — мы сами сердитые, и между собой-то бранимся, а тут вы еще! У нас никаких секретов нету, вы простых самых вещей не понимаете!

Идя сзади, Сергей Сергеевич бурчал:

— В чужие-то глаза глядя, мы наметались людей признавать. Сейчас же уж и маячит. Привычка!

Давно ушел Лавр Иваныч, к полночи приближалось, а Михаил все еще сидел в тесном, мягком кабинете Саватова, уставленном книгами. Хроменький племянник умостился в кресле. Сергей Сергеевич на подоконнике — он курил толстые папиросы.

Говорили все, говорили о простых вещах, и так, будто и хозяева, и гость давным-давно друг друга знают. Случилось это незаметно. Михаил перестал недоумевать, зачем они живут вместе и зачем он к ним пришел.

Лавр Иваныч ему больше нравился; Саватов же казался похожим на старую, беспокойную птицу; рыженького он жалел за хромоту; но с ним и с Сергеем Сергеевичем говорить было свободнее, чем с Лавром Иванычем, который все гнул на возвышенное.

— Я сам был партийным человеком, — рокотал Сергей Сергеевич с подоконника. — Это дело хорошее. Ну, однако, приходит такой момент, что сколько слов одинаких ни говори, а настоящего согласия не получается. Тут ведь не такое какое-нибудь "товарищество" деловое, торговое, тут весь человек требуется. А партия — она на мнениях. Скажете — и на делах. Да ведь на каких? И по делам ничего не узнаете в человеке, если захочет он от вас скрыться.

— Как ты путано говоришь, — перебил Саватов. — Но, конечно, теперь слово "партия" должно больше обозначать, и чтобы крепко было, как прежде, нужно бы друг друга знать куда полнее. Основы глубже подводить.

— Не могут же триста человек так знать друг друга, как трое? — сказал Михаил.

— Отчего? Могут! Откуда взглянуть на человека. С одним два слова сказать, с другим чаю напиться, с третьим помолчать вместе важно. Вы не смейтесь, голубчик, я совершенно серьезно это говорю.

— Не думаю смеяться. Если у вас есть секрет, как узнавать людей, научите!

— Какой секрет! Да не бойтесь, сами научитесь, все придет. Не обойтись. Ширится человек — ну и надо на него повнимательней смотреть, не протокольно: где родился да когда скрывался, какой у тебя послужной список.

— Идеалисты вы… — усмехнулся Михаил и прошел по комнате.

— Мы книжные, — вздохнул хроменький, — это правда. Поздно уж самим в жизнь опять бросаться. Но идеализмом я эту нужду в более серьезном и широком сближении людей не считаю.

— Нужда великая! — проговорил Сергей Сергеевич. — И что ж! Я-то пошел бы еще, поработал бы с хорошими людьми. Вот к вам бы пошел, — прибавил он, глядя на Михаила. — Люди есть. Небось и у вас есть, да не знаете вы их.

Михаил опомнился на минуту. О чем они говорят?

— Есть, есть люди, — подхватил Саватов. — Люди всегда есть. Хотя бы учениц моих взять, курсисток, — сколько их у нас бывает! Я это говорю для примера. Во скольких великолепный огонь горит! Двадцать пять лет тому назад она бы Перовской, Верой Фигнер очутилась, а теперь уж ей этого мало; у нее душа-то шире; надо идти, — а некуда, не к кому. И бросится скорее, не знаю куда, в Троице-Сергиевскую лавру пешком пойдет, вконец и себя, и огонь свой погубит, а в Веры Фигнер не пойдет. Хоть и святое место, да уж прошлое, остыло оно. Нынешние хорошие люди там не помещаются.

— Значит, на прежних-то людях крест поставить?

— Ну, какой крест! Человек во времени всякий меняется.

Хроменький вышел, ковыляя, принес бутылку белого вина и четыре стакана.