Три сердца - читать онлайн книгу. Автор: Тадеуш Доленга-Мостович cтр.№ 47

Он иронично рассмеялся.

— Мудрый Рудский не принимал во внимание одной вещи: у отца семейства не может быть крыльев.

— Вильгельм Рудский! — надул губы Тукалло. — Кто такой Вильгельм Рудский? Это была бочка истин, лавка с предметами религиозного культа, розничная продажа катехизисов на все случаи жизни, египетский сонник, справочник правил хорошего тона для тех, кто стесняется просить, поучительный рупор, а вообще скунс.

— Норвид писал и рисовал в самых невыносимых материальных условиях, — заметил Стронковский.

— Но не в моральных, не в моральных, — подхватил Лада.

— Разумеется, — решительно поддержал Мушкат, — как же можно не принимать во внимание таких обстоятельств.

— О, Боже, сейчас еще этот с Норвидом, он перепилит нас, — вздохнул Тукалло.

Настроение компании испортилось окончательно. Горькие признания Лады лишили всех чувства юмора. Все сидели с кислыми физиономиями.

Наконец у Залуцкого появилась идея.

— Ну, Ясю, — обратился он к Стронковскому, — ты собирался почитать нам свои новые стихи.

— Да-да! — оживился тот. — Если только хотите…

Вопросительным взглядом он провел по лицам приятелей. Все согласились, только Хохля сказал:

— Замечательный способ провести время. Сначала ты прочитаешь свои стихи, потом Монек несколько своих рецензий, после Еремей и пан Лада-Черский непременно свои повести, и, таким образом, мило и с пользой мы проведем время.

— Успокойся, пусть читает, — откликнулся Дрозд.

Лада тихонько и деликатно посмеивался, а Стронковский пожимал плечами.

— Я вовсе не навязываюсь.

— Читай, читай, — ласково согласился Хохля.

Стронковский достал рукопись и начал читать. Все сдвинулись, наклонив головы, и замерли. У него был тихий мелодичный голос дивного тембра. Стихи, и правда, звучали прекрасно. Уже первая строфа тронула слушающих неожиданной пластикой образа и оригинальностью сочетаний. Девушка, плескающаяся в озере на восходе солнца, купающаяся в голубизне воды и пурпуре зари, ясная, просветленная, чистая и неземная, и молодой влюбленный рыбак, засмотревшийся, наслаждающийся недостижимостью своих желаний…

Не содержание привело в восторг всю компанию. Его трудно было уловить. Стихи едва касались контуров действительности, они были сотканы из розового тумана, сгущающегося местами в какие-то полуреальные очертания, музыки, теплых течений, перерастающих в жар, спокойных звуков, взрывающихся ураганом нежных слов.

Все сосредоточенно, как завороженные, слушали, покоренные красотой. Тукалло высунул нижнюю губу, Залуцкий застыл с усмешкой, в глазах Кучиминьского стояли слезы. Закончив читать, Стронковский дрожащими руками складывал листочки со стихами.

— Гениально, — тихо произнес Дрозд.

— Вот это талант, — прошептал Лада.

— До сих пор ты не написал более достойного, — убежденно сказал Мушкат. — Поздравляю тебя, Янэк.

Стронковский постепенно приходил в себя. Его юношеское лицо светилось искренней радостью.

— Что, правда, так хорошо? Скажите, правда? — спрашивал он.

— Стихи прекрасны, — заверил Мушкат. — Дай мне их сейчас, они пойдут в воскресный номер.

Он протянул руку, но Стронковский покачал головой.

— Нет, я не буду их печатать.

— Ты что, сошел с ума? Почему? — воскликнул Хохля.

Стронковский прикрыл глаза.

— Возможно, когда-нибудь. Я писал их не для издания, а…

— В альбом для стихов? — спросил Лада.

— Что-то в этом роде.

— Ты страшно заинтриговал нас! — с притворным интересом сказал Тукалло. — Мы все теряемся в догадках. Эй, братия, кто может отгадать, кому этот молодой гений коленопреклоненно представит творение своей души?

Стронковский покраснел.

— Прекрати, Север.

— Прочти ей это по телефону, — рассмеялся Хохля. — Если она уже спит, то Гого повторит ей завтра во время завтрака.

— Ты свинья, — скривился Стронковский.

— А ты тот рыбак из стихов. Кейт купается, а Ясь с удочкой в руке подглядывает. Ха… ха… Только вот ты никогда не видел ее в озере, разве что в ванне и то через замочную скважину.

— Уймите этого жирного зверя, иначе я убью его, — огрызнулся Стронковский.

— Вы знаете, что такое удочка? — спросил Тукалло.

— Ну? — заинтересовался Али-Баба.

— Удочка — это на одном конце червячок, а на другом дурачок. Но я все-таки считаю, что эти стихи следует обмыть чем-нибудь более благородным. Как думаешь. Али-Баба?

— Разумеется, — с обычной готовностью согласился Залуцкий. — Может, коньяк?

— Не для Стронковского, — сказал Хохля. — Принимая во внимание его возраст и адресат воздыханий, я бы предложил «Liebfraumilch» [12] .

— Очень смешно, — возмутился Стронковский.

Лада, развеселившись, спросил:

— Так и мне бы хотелось узнать, кто же адресатка, но вижу, что это коллективная тайна.

— Вы можете спросить даже местного портье или продавца газет на углу, — убеждал его Хохля, — и каждый вам скажет, за кем хочет приударить этот младенец.

— Ну что за выражение! — поморщился эстет Мушкат.

— Речь идет о пани Кейт, — объяснил Залуцкий.

— А, это о той очаровательной блондинке? Так ведь она жена пана Зудры?

— Да.

— Хороша. Я видел ее с вами на вернисаже. Счастливый этот Зудра. Чем он, собственно, занимается?

— Не знаю, — пожал плечами Залуцкий.

— Зажиточный. Имеет какие-то доходы, и на них они живут, — объяснил Кучиминьский.

— Я слышал, что он открывает какой-то еженедельник, даже мне об этом говорил, — сказал Лада.

Мушкат махнул рукой.

— Ничего он не откроет.

— Почему?

— Потому что это минутное увлечение.

— Просто Гого — лентяй, — заявил Дрозд. — Я люблю его, он милый, но лентяй, черт возьми.

— Меня дивно возмущает, что Гого бездельничает, — произнес Тукалло.

Это заявление было принято общим смехом.

— Что вас так развеселило? — изобразил негодование Тукалло. — Что за неуместный смех?

— Потому что ты — самый большой, чудовищный, неистовый и стопроцентный лентяй, — заявил Хохля.

Тукалло измерил его осуждающим взглядом.

— Если я не ошибаюсь, то ты намекаешь, даже некоторым образом подвергаешь сомнению мое трудолюбие.