Счастье Анны - читать онлайн книгу. Автор: Тадеуш Доленга-Мостович cтр.№ 14

— Значит твой, — в бешенстве поправился Щедронь, — твой интеллектуализм. Оперирование фальшивыми понятиями. Это так, как если бы кто-то, не зная орфографии, хотел писать статьи. Скажите же вы сами, пан Дзевановский, прав я или нет?

— Трудно здесь дать категорический ответ, — подумав, начал Дзевановский.

— Разумеется, — едко рассмеялся Шавловский, — категоричность не для вас.

— Однако?! — настаивал Щедронь.

— Принципиально у вас есть основания: изъясняться следовало бы точными выражениями. Однако, если мы понимаем все равно… Точность была бы, наверное, балластом…

— Для женского разума, — вставил Щедронь.

—…Балластом, без которого можно обойтись, если…

— При чем здесь женский или мужской? — протестовал Шавловский.

— Если признаем в нашей речи определенные сокращения, — закончил Дзевановский.

— Учтите, — поднял вверх палец Щедронь, — женщины — рассадники произвола как в терминологии, так и в логике. Все, что они делают, нечленораздельно. Пан Дзевановский! Приведите какой-нибудь пример, ну хотя бы последнее высказывание Ванды.

Дзевановский скривился:

— Квалифицируя обсуждаемый предмет столь досконально, вы не оставляете места для дискуссии.

— Так значит «высказывание» удовлетворяет вас?.. Следовательно, нужно извлечь из этого основные элементы, разведать пути, по которым пришли к такому виду метафор. Это как раз наиболее характерно, наиболее типично для женщин. Если бы я был психиатром…

Анна взглянула на часы. Уже было очень поздно, и к тому же она осталась без ужина. Она посмотрела на Шавловского, который откровенно зевал, чтобы проигнорировать оратора, закрывая ладонью рот. Ванда сидела неподвижно, вглядываясь в кончики пальцев. Это было едва уловимо, и Анна ничем не сумела бы обосновать свое впечатление, но ей казалось, что Ванда как бы наслаждается тем, что говорил ее муж, находит нечто приятное в звучании его голоса, резких и зачастую грубых слов, которыми он характеризовал ее. И все это в присутствии Дзевановского, который Ванду очень интересовал. Щедронь говорил о женщине вообще, но Анна не сомневалась, что все это относится исключительно к Ванде.

Наконец подали ужин. На пути в столовую Ванда спросила вполголоса:

— Не скучаешь, Аннушка?

— Ничуть, — не совсем искренне ответила Анна. — Удивляюсь только, что Станислав разговаривает с тобой в таком тоне в присутствии чужих людей.

— Ах, дорогая моя, это его обычай. По отношению к каждому мужчине, которого он считает моим любовником, он ведет себя таким образом, стараясь убедить его в моей никчемности. По всей вероятности, верит в целесообразность этого метода.

— И ты соглашаешься с этим?!

— Я? Мне это совершенно безразлично.

За ужином, который — как оказалось из замечаний служанки — был принесен из ресторана, Щедронь не переставал убеждать Дзевановского, что Ванда — смесь проворства и чудачества. Ванда прислушивалась к этим выводам. Анна же вынуждена была слушать Шавловского, который развлекал ее рассказами о себе, своей общественной деятельности, о своих книгах. При том он ел крайне неэстетично: чавкал, ковырял ногтями в зубах, накладывал себе огромные порции. Анна с облегчением вздохнула, когда наконец можно было встать из-за стола.

Шавловский ушел сразу же после ужина. Вскоре и Дзевановский начал прощаться, после чего встала и Анна. Щедрони не задерживали их, только Ванда полушепотом обменялась несколькими словами с Дзевановским.

— Я провожу вас, если вы не возражаете, — предложил Дзевановский, когда они оказались на улице.

Она улыбнулась ему почти игриво. Ей хотелось каким-то образом показать ему свою доброжелательность и сочувствие по поводу занятой должности. Такой эмоциональный человек, как он, должен почувствовать это сразу, без слов. Некоторое время они шли молча. Только когда повернули на Мокотовскую, Дзевановский сказал:

— У меня сложилось впечатление, что вы сочувствуете мне по поводу «Мундуса»?

Она не любила разного рода хитросплетений, поэтому не возразила.

— Видите ли, — продолжил он, — я могу только радоваться, что так случилось, что именно вы заняли это место. Прошу нас поверить мне, что я был бы глубоко несчастным, если бы получил эту должность.

— Почему?

— Я ненавижу бюро. Работа там — это что-то ужасное. Меня можно было бы пугать им, как пугают детей, что старик заберет их в мешок. Это действительно мешок.

Анна вспомнила Литуню. Нет, это невозможно, чтобы бонна пугала ее мешком. Ей строго приказано ничем не пугать девочку.

— Только детей не пугают, — заметила она громко.

— И взрослых тоже нет. Наоборот, им этот мешок представляется как предел мечтаний, во всяком случае как желаемая необходимость. Поэтому вы встретили меня у входа в этот мешок.

— Вы сказали, что… вам приятно, что это я. Не понимаю. Почему?

Они проходили мимо какого-то магазина, сверкающего неоновой рекламой, и в этом свете лицо Дзевановского показалось Анне удивительно близким, давно знакомым каждой черточкой, но в то же время отмеченным печалью.

— Почему? — повторила она мягко.

— Сложно на это дать краткий ответ. Я уже давно и напрасно пытаюсь найти в себе те конкретные понятия, на которых основывается моя тоска, а скорее, мое благоговение перед вами, перед тем комплексом различных сил, которые дают вам, таким женщинам, как вы, преимущество, безапелляционное преимущество передо мной.

Анна не могла разобраться в сложности всего этого. Она даже не была уверена, нравится ли этому интеллигентному и нервозному мужчине, а может быть, только страдающему психастенией парню.

— Выходя из кабинета Минза после получения должности, — сказала она, — я встретила ваш взгляд. Колючий, нехороший взгляд. Тогда мне казалось, что вы ненавидите меня. Обидели вы меня тем взглядом.

Дзевановский остановился и широко раскрыл глаза:

— Но это же неправда!

— Такое у меня создалось впечатление, — объяснила она. И в то же время ее охватил страх, чтобы он не посчитал ее банальной. Этот грубиян Щедронь назвал ее анатомический женщиной. Еще только не хватало, чтобы и Дзевановский составил себе о ней подобное мнение.

— Мною руководило, — добавила она поспешно, — чувство грабителя, захватившего чужую собственность. Я чувствовала себя шакалом, который, воспользовавшись невнимательностью больших и сильных хищников, ускользает стороной, унося добычу.

Дзевановский рассмеялся, отрицательно покачивая головой.

— Нет, пани Анна. Видимо, подсознание независимо от воли придало вам такой совершенный вид. Вы шли как победительница. Это было олицетворение смелой победы. Это было шествие новой жизни… Вы плохо прочли мой взгляд.

Он замолчал и шел рядом с ней, опустив голову.