Опасные связи. Зима красоты - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Шодерло де Лакло, Кристиана Барош cтр.№ 31

Есть ли что-нибудь более радостное, чем пребывать в мире с самою собой, знать лишь ясные дни, засыпать без угрызений совести? То же, что вы называете счастьем, есть лишь смятение чувств, буря страстей, которая страшит, даже если ее созерцаешь с берега. Как можно бросить вызов этим бурям? Как можно дерзнуть выйти в море, усеянное обломками бесчисленных кораблекрушений? И с кем? Нет, сударь, я остаюсь на суше, мне дороги узы, привязывающие меня к ней. Я не пожелала бы разорвать их, даже если бы имела возможность это сделать. А если бы их у меня не было, я постаралась бы как можно скорее завязать подобные узы.

Зачем вы следуете за мной по пятам? Зачем упрямо ведете это преследование? Письма ваши, которые вы должны были бы посылать изредка, приходят одно за другим. Им следовало бы быть более скромными, а вы в них говорите лишь о своей безумной любви. Мысль о себе вы делаете более навязчивой, чем прежде были сами. Я отстранила вас от себя в одном облике — вы появляетесь в другом. Я прошу вас не говорить о некоторых вещах — вы вновь о них говорите, только на иной лад. Вы тешитесь, смущая меня коварными доводами, — мои же доводы проходят мимо вас. Я не хочу и не стану больше отвечать вам… Как отзываетесь вы о женщинах, которых соблазнили! С каким презрением вы о них говорите! Охотно верю, что некоторые из них этого заслуживают, но неужели же все они до такой степени презренны? Ах, без сомнения это так, ведь они пренебрегли своим долгом, отдаваясь преступной любви. И с этого мгновения они потеряли все, вплоть до уважения со стороны того, кому они всем пожертвовали. Казнь эта справедлива, но одна мысль о ней повергает меня в трепет. А впрочем, какое мне до этого дело? Почему бы стала я заниматься ими или же вами самим? По какому праву нарушаете вы мой покой? Оставьте меня, не пытайтесь увидеть, не пишите, — прошу вас, требую. Письмо это — последнее, которое вы от меня получите.

Из***, 5 сентября 17…

Письмо 57

От виконта де Вальмона к маркизе де Мертей

Вчера по возвращении я нашел ваше письмо. Ваш гнев меня донельзя развеселил. Если бы Дансени провинился против вас лично, вы, пожалуй, были бы не сильнее возмущены. Видимо, из мести приучаете вы его возлюбленную изменять ему по мелочам. И злодейка же вы! Да, вы очаровательны, и я не удивляюсь, что вам сопротивляются меньше, чем кавалеру Дансени.

Ну, этот прекрасный герой романа изучен мною наизусть. У него больше нет от меня тайн. Я усиленно проповедовал ему, что честная любовь есть высшее благо, что сильное чувство стоит больше, чем десять приключений, да так усиленно, что сам становился в эту минуту робким влюбленным. Под конец он уверился, что мы с ним одинаково смотрим на вещи, и, придя в полный восторг от моего чистосердечия, рассказал мне все и поклялся в безграничной дружбе. Это, однако, нисколько не продвигает вперед нашего плана.

Прежде всего он, по-моему, придерживается того взгляда, что к девице надо относиться бережнее, чем к женщине, ибо она больше теряет. А главное, он считает, что ничто не оправдывает мужчину, своим поведением вынудившего девушку либо выйти за него замуж, либо оставаться обесчещенной, когда девушка много богаче мужчины, как в данном случае. Доверие матери, невинность дочери — все его смущает и останавливает. Трудность для меня — не в том, чтобы опровергнуть его взгляды, несмотря на всю их справедливость. С некоторой ловкостью и с помощью его страсти их скоро можно разбить, тем более что они делают его смешным, а я в этом случае опирался бы на общее мнение. Трудно с ним справиться потому, что и в настоящем своем положении он чувствует себя счастливым. И действительно, если первая любовь кажется нам вообще более благородным и, как говорят, более чистым чувством, если она, во всяком случае, более медленно развивается, то причина этому вовсе не чувствительность или робость, как принято считать. Дело в том, что сердце, пораженное чувством, дотоле не изведанным, как бы останавливается на каждом шагу, чтобы насладиться очарованием, которое оно испытывает, и очарование это обладает такой властью над неискушенным сердцем, что совершенно поглощает его и заставляет забывать обо всех других радостях. Это настолько верно, что даже влюбленный распутник, — если распутник может быть влюблен, — с этой минуты не так сильно рвется к наслаждению и что, наконец, между поведением Дансени с маленькой Воланж и моим с недотрогой госпожой де Турвель разница только в степени.

Чтобы распалить нашего юношу, надо было бы, чтобы на пути его встало куда более серьезное препятствие и, прежде всего, чтобы ему приходилось соблюдать большую таинственность, ибо таинственность ведет к дерзновению. Я не далек от мысли, что вы повредили нашим замыслам, оказав ему такую помощь. Ваше поведение было бы превосходным по отношению к человеку бывалому, испытывающему одни лишь вожделения, но вам следовало предвидеть, что для юноши порядочного и влюбленного главная ценность внешних проявлений любви в том, чтобы они являлись ее залогом, и что, следовательно, чем более он уверен во взаимности, тем менее будет предприимчив. Что же теперь делать? Не знаю. Но я не надеюсь, что малютка потеряет невинность до брака; мы с вами останемся ни при чем. Очень жаль, но я не вижу, чем тут можно помочь. Пока я тут разглагольствую, вы со своим кавалером занимаетесь настоящим делом. Это напоминает мне о том, что я получил от вас обещание изменить ему со мной. У меня имеется письменное ваше обещание, и я вовсе не желаю, чтобы оно превратилось в долгосрочный вексель. Я согласен, что срок платежа еще не наступил, но с вашей стороны великодушно было бы не дожидаться этого. Я с вас не потребую лишних процентов. Неужели вам не надоело постоянство? Кавалер, видимо, и в самом деле творит чудеса? О, разрешите мне действовать, я хочу заставить вас признать, что если вы находили в нем какие-то достоинства, то лишь потому, что забыли меня.

Прощайте, прелестный друг, целую вас так же крепко, как желаю вас. И не сомневайтесь, что все поцелуи кавалера, вместе взятые, не так пламенны, как мои.

Из***, 5 сентября 17…

Письмо 58

От виконта де Вальмона к президентше де Турвель

Чем заслужил я, сударыня, ваши упреки и гнев, который вы на меня обрушили? Самая горячая и вместе с тем самая почтительная привязанность, самая безропотная покорность малейшей вашей воле — вот в двух словах вся история моих чувств и моего поведения. Меня терзали муки неразделенной любви, и единственным утешением моим было видеть вас. Ваш приказ лишал меня этого — и я подчинился, не позволив себе роптать. В награду за принесенную жертву вы разрешили мне писать вам, а теперь хотите отнять у меня и эту единственную радость. Неужели я должен примириться с этим лишением, не пытаясь даже защищаться. Разумеется, нет! Разве не дорога эта радость моему сердцу? Она — единственное, что у меня осталось, и даровали ее мне вы.

Вы говорите, что письма мои «слишком часты»? Но подумайте только, прошу вас, что изгнание мое длится уже десять дней — и не было мгновения, чтобы мысли мои не были заняты вами, а между тем вы получили от меня всего два письма. «Я говорю в них только о своей любви»? Но о чем же могу я говорить, как не о том, о чем все время помышляю? Единственное, что я мог сделать, — это ослабить выражения, и, можете поверить мне, я открыл вам лишь то, что скрыть было просто невозможно. Вы, наконец, угрожаете, что перестанете отвечать? Значит, вы не довольствуетесь тем, что так сурово обращаетесь с человеком, который дорожит вами превыше всего и чтит вас даже больше, чем любит, — вы его еще и презираете! Но почему эти угрозы, этот гнев? Разве в них есть нужда? Разве не уверены вы в моем повиновении даже самым несправедливым вашим требованиям? Могу ли я противиться любому вашему желанию, и разве не доказал я уже, что не могу? Неужели же вы злоупотребите своей властью надо мной? Сможете ли вы с легким сердцем вкушать столь необходимый для вас, по вашим словам, покой, после того как из-за вас я стану окончательно несчастным, после того как вы совершите несправедливость? Неужто вы никогда не скажете себе: «Он сделал меня владычицей своей судьбы, а я сделала его несчастным; он молил о помощи, а я не бросила на него сострадательного взгляда!» Знаете ли вы, до чего может довести меня отчаяние? Нет, вы не знаете.