Осенние мухи - читать онлайн книгу. Автор: Ирен Немировски cтр.№ 7

Однажды ночью Татьяна Ивановна вышла из своей комнаты, чтобы снять сушившееся в туалетной белье: нужно было заштопать Люлины чулки. Старушка плохо спала по ночам: в четыре или в пять утра она поднималась с постели и принималась за работу, а потом бесшумной тенью бродила по комнатам, но никогда не заходила в гостиную.

В ту ночь она услышала в прихожей шаги и голоса. Странно, дети давно ушли… Татьяна Ивановна заметила свет под дверью гостиной. «Снова забыли погасить», — подумала она, толкнула дверь и увидела груду подушек перед граммофоном: музыка звучала тихо, как сквозь толщу воды. В комнате царил полумрак. Лампа под красным шелковым абажуром освещала Диван, на котором спали, обнявшись, Люля и юноша с бледным тонким лицом. Люлино платье было расстегнуто, щека незнакомца покоилась на ее груди. Старушка подошла ближе: они действительно спали. В комнате пахло алкоголем и табачным дымом; грязные стаканы, пустые бутылки, полные окурков пепельницы, на полу — подушки, хранящие отпечатки тел.

Люля проснулась, посмотрела на Татьяну Ивановну и улыбнулась; в ее потемневших от вина и возбуждения глазах плескались насмешливое равнодушие и безмерная усталость.

— Чего тебе, няня? — прошептала она.

Длинные распущенные волосы девушки свисали на ковер. Она попыталась подняться и вскрикнула от боли, встряхнула головой, сбрасывая запутавшуюся в волосах руку любовника, и села.

— В чем дело? — нетерпеливо спросила она.

Татьяна Ивановна смотрела на юношу. Она хорошо его знала: ребенком князь Георгий Андроников часто бывал у Кариных. У мальчика были длинные золотистые локоны и костюмчики с кружевными воротничками.

— Вышвырни его — немедленно! Ты меня поняла? — дрожащим голосом произнесла Татьяна Ивановна, побледнев от огорчения.

Люля передернула плечами:

— Хорошо, успокойся… он сейчас уйдет…

— Люличка…

— Да, да, конечно, только замолчи, ради всего святого…

Девушка остановила граммофон, закурила — тут же бросила сигарету в пепельницу и коротко приказала:

— Помоги мне.

Они молча прибрались, вытряхнули пепельницы, составили на поднос пустые стаканы. Люля открыла ставни, жадно, полной грудью, вдохнула прохладный воздух улицы.

— До чего жарко…

Татьяна Ивановна молча, с какой-то первобытной застенчивостью, отвела взгляд.

Люля присела на подоконник: она раскачивалась и что-то тихонько напевала. Казалось, девушка совершенно протрезвела, но выглядела больной: поцелуи стерли пудру с ее высоких скул и бледных щек, под огромными глазами залегли тени. Люля смотрела в никуда пронзительным пустым взглядом.

— С чего ты вдруг всполошилась, няня? Мы проводим так все ночи, — произнесла она наконец спокойным, осипшим от вина и табачного дыма голосом. — В Одессе… И на корабле… Ты разве не замечала?

— Какой срам… — с горьким страданием в голосе прошептала старая женщина. — Какой срам!.. Твои родители спят в соседней комнате…

— И что с того? Ты, верно, рехнулась, няня! Мы не делали ничего плохого. Немножко выпили, целовались… Думаешь, папа и мама вели себя иначе, когда были молодыми?

— Нет, девочка.

— Вот видишь!

— Я тоже была молодой, Люличка, давным-давно, но помню, как играет горячая кровь. Такое не забывается. Я помню твоих тетушек, когда им было по двадцать, как тебе. В Кариновке, весной… Какая дивная стояла тогда погода… Они каждый день гуляли по лесу, плавали на лодках, а вечером ездили танцевать к соседям или устраивали бал у себя. Все девушки были влюблены и лунными ночами часто ездили кататься на тройках… Твоя покойная бабушка, бывало, сердилась: «В наши времена…» Но границ дозволенного никто не преступал… По утрам барышни приходили ко мне — рассказать, что сказал тот кавалер, что ответил другой… Они обручились, вышли замуж и достойно прожили с мужьями отмеренный им Богом срок… Обе твои тетушки умерли молодыми, одна — родами, другую унесла лихорадка. Я ничего не забыла… У нас были лучшие лошади в округе, и твой отец, совсем еще юноша, его друзья, его сестры, другие девицы выезжали на ночные прогулки в лес, а лакеи освещали им путь факелами…

— Да уж… — откликнулась Люля, с горечью обводя взглядом стены тесной мрачной гостиной.

Конечно, обстановка изменилась. И даже водка, которую она пила, была дешевой!

— Кое-что еще изменилось, детка… — покачала головой Татьяна Ивановна, с печалью глядя на свою питомицу. — Прости, милая, не мне тебя стыдить — я видела, как ты родилась… Но ты ведь не довела до греха?.. Соблюла себя?

— Конечно, няня… — Люля вспомнила Одессу под обстрелом и ночь, которую она провела в доме бывшего губернатора барона Розенкранца: он был в тюрьме и его сын остался один в огромном особняке. Канонада началась внезапно, она не успела уйти и осталась с Сержем Розенкранцем. Что с ним теперь сталось? Вряд ли он жив… Тиф, голод, шальная пуля, тюрьма — причин более чем достаточно… В ту страшную ночь горели доки… Они занимались любовью, глядя, как языки горящей нефти наползают на порт…

Люля вспомнила покосившийся фасад дома на другой стороне улицы, черные проемы окон с выбитыми стеклами, колышащуеся в пустоте белые кружевные занавески… В ту ночь… смерть подошла совсем близко…

— Конечно, нянюшка, — машинально повторила она.

Татьяна Ивановна поджала узкие синеватые губы и покачала головой: она слишком хорошо знала свою воспитанницу, слова не могли ее обмануть.

Жорж Андроников вздохнул, тяжело перевернулся и приоткрыл глаза.

— Я совершенно пьян, — простонал он, покачиваясь, добрел до кресла, уткнулся лицом в подушки и затих.

— Он теперь каждый день с утра до вечера работает в гараже и только что с голоду не умирает. Без вина… и всего остального жить было бы вовсе незачем.

— Бога ты не боишься, Люля.

Девушка спрятала лицо в ладонях и зашлась в отчаянных рыданиях.

— Ох, нянюшка… Как бы я хотела оказаться дома!.. Дома, дома! — повторяла она, нервно ломая пальцы. — За что нас так карают? Мы никому ничего плохого не сделали!..

Татьяна Ивановна легонько погладила девушку по распущенным волосам, пропахшим табачным дымом и вином:

— На все воля Божья.

— Как ты мне надоела, только и знаешь, что Бога поминать!..

Она вытерла слезы, раздраженно дернула плечом:

— Уходи, оставь меня!.. Я устала и злюсь. Не говори ничего родителям… К чему? Ты только причинишь им лишнее огорчение, но изменить ничего не изменишь, поверь мне… Ничего. Ты слишком стара, тебе не понять.

Августовским воскресеньем, сразу после возвращения Кирилла, Карины заказали поминальную службу по Юрию. На улицу Дарю они отправились пешком. День был прекрасный, парижское небо сияло синевой. На авеню де Терн, в проулке между домами, расположилась ярмарка: гремела музыка, ветер гонял по мостовой пыль. Прохожие косились на Татьяну Ивановну, удивляясь ее черному платку на волосах и длинной юбке.