Бледный огонь - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Набоков cтр.№ 5

Разрешите мне сказать, что без моих комментариев текст Шейда попросту лишен всякой человеческой реальности, ибо человеческая реальность такой поэмы, как эта, чересчур капризной и сдержанной для автобиографии, с пропуском многих содержательных строк, необдуманно им отвергнутых, зависит полностью от реальности автора и его окружения, привязанностей и т. д. — реальности, дать которую могут только мои примечания. Мой дорогой поэт, по всей вероятности, не подписался бы под таким заявлением, но к добру ли, к худу ли, последнее слово остается за комментатором.

ЧАРЛЬЗ КИНБОТ

19 октября 1959 г.

Сидарн, Ютана

[001] Я был тенью свиристеля, убитого

Ложной лазурью оконного стекла;

Я был мазком пепельного пуха, — и я

Продолжал жить и лететь в отраженном небе.

И также я удваивал изнутри

Себя, лампу, яблоко на тарелке, —

Раздвинув занавески, скрывавшие ночь, я давал темному стеклу

Развесить над травой всю мебель,

И как было дивно, когда снег

[010] Накрывал весь видный мне лужок и вздымался так,

Что кресло и кровать стояли в точности

На снегу, на этой хрустальной земле!

Снимите снова снегопад: каждая плывущая снежинка

Бесформенна и медленна, неустойчива и плотна,

Тусклая темная белизна на бледной белизне дня,

Среди абстрактных лиственниц в нейтральном свете.

И после: градации синевы,

Когда ночь сливает зрителя со зримым;

А поутру морозные алмазы

[020] Изумлены: чьи это ноги в шпорах пересекли

Слева направо белую страницу дороги?

Слева направо читается шифр зимы:

Точка, стрелка назад; повторение:

Точка, стрелка назад… Фазаний след!

С полоскою вкруг шеи щеголь, рябчик облагороженный,

Обретший свой Китай позади моего дома.

Не в «Шерлок Холмсе» ли он был, тот, чьи

Следы повернутых вспять башмаков указывали назад?

Всякий цвет мог радовать меня: даже серый.

[030] Мои глаза в буквальном смысле

Фотографировали. Как только я позволял

Или, в безмолвном трепете, повелевал,

Все, бывшее в поле моего зрения, —

Домашняя ли сценка, листья карий или стройный

Стилет застынувшей капели, —

Все запечатлевалось на исподе моих век,

Где сохранялось час-другой,

И пока это длилось, мне стоило

Закрыть глаза, чтоб воспроизвести листву,

[040] Домашнюю сценку или трофеи стрех.

Я не пойму, почему прежде с озера

Я мог различить наше крыльцо, идя

Озерной дорогой в школу, а нынче, хотя ни единое дерево

Не застит вида, я всматриваюсь и не разгляжу

Даже крыши. Возможно, что какой-то сдвиг в пространстве

Произвел складку или борозду, сместившую

Этот хрупкий вид, дощатый дом между

Гольдсвортом и Вордсмитом, на квадрате зелени.

У меня там была любимая молодая кария

[050] С крупными темно-нефритовыми листьями и черным, щуплым,

Источенным бороздками стволом. Закатное солнце

Бронзировало черную кору, по которой, как развившиеся

Гирлянды, спадали тени ветвей.

Теперь она крепка и шершава, хорошо разрослась.

Белые бабочки становятся бледно-лиловыми, когда

Пролетают в ее тени, где как будто тихо покачивается

Призрак качелей моей маленькой дочери.

Сам дом почти не изменился. Одно крыло

Мы обновили. Здесь солярий. Здесь

[060] Видовое окно обставлено затейливыми креслами.

Огромная скрепка телеантенны блестит на месте

Негнущегося флюгера, который часто посещал

Наивный и воздушный пересмешник.

Он пересказывал все слышанные им программы,

Переходя с чиппо-чиппо на ясное

Ту-уи, ту-уи, потом на хриплое: приди,

Приди, при-пррр; вскидывая кверху хвост

Или изящно предаваясь легким

Прыжкам вверх-вниз и тотчас же (ту-уи),

[070] Садясь на свой насест — на новую антенну.

Я был дитя, когда умерли мои родители.

Оба были орнитологи. Я так часто

Пытался их вообразить, что ныне

У меня тысяча родителей. Как грустно они

Тают в собственных добродетелях и удаляются,

Но иные слова, случайно услышанные или прочитанные, —

Такие как «больное сердце» — всегда относятся

К нему, а «рак поджелудочной железы» — к ней.

Любитель прошлого: сбиратель остывших гнезд.

[080] Здесь была моя спальня, отведенная теперь гостям.

Здесь, уложенный в постель горничной-канадкой,

Я прислушивался к жужжанию голосов внизу и молился,

Чтобы все всегда были здоровы,

Дядья и тетки, горничная, ее племянница Адель,