Все люди - враги - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Олдингтон cтр.№ 52

— А теперь ты пытаешься сделать это ради своего собственного?

— Нет. Постарайся понять, что мой внутренний мир, моя внутренняя жизнь рухнули. Мое теперешнее существование — это чистейший рефлекс или почти растительная жизнь. Если бы не страдание, не внутреннее смятение, я бы мог сказать, что умер. Я сейчас пребываю в состоянии такого тупого, мертвящего равнодушия, что не способен прийти ни к какому решению. Я говорю не о принципах, не о моральных соображениях, для меня важно обрести мою прежнюю чувствительность и знать, что она не искалечена, не уязвима. Можешь ли ты вернуть мне мою жизненную энергию, радостное ощущение жизни, миллионы чувственных впечатлений, которые делали мою жизнь прекрасной? Конечно, не можешь, а представление моего отца, будто брак и триста фунтов годового дохода плюс надежды на будущее благополучно разрешают проблему — это не что иное, как благодушная трусость — он не хочет смотреть в лицо подлинной действительности.

— Что значит вся эта галиматья? — возмутилась Маргарит. — Ты говоришь только для того, чтоб что-нибудь сказать. Просто стараешься увильнуть. Что тебе, в сущности, нужно?

— Если бы я мог ответить на это, я бы уже давно был на пути к тому, чего хочу. Как ты думаешь, человек в таком состоянии, как я, имеет право связать себя с другим человеком? В особенности браком? Я уже и отцу говорил, что не хочу обзаводиться семьей. Я считаю чудовищной жестокостью родить ребенка для жизни в таком мире, как наш.

— Будь у тебя ребенок, ты рассуждал бы иначе, — сказала Маргарит, как-то странно глядя на него. — Ты не стал бы таким эгоистом, перестал бы копаться в себе, у тебя появился бы какой-то интерес в жизни.

Тони машинально отметил что-то многозначительное в ее взгляде и тоне, но не обратил на это особенного внимания. Он покачал головой.

— Если ты хочешь оказать мне большую услугу, — сказал он, глядя себе под ноги, — будь мне другом и предоставь свободу на этот год. Не требуй от меня никаких обязательств. Дай мне съездить за границу, понять, к чему я стремлюсь, что я чувствую.

Дай мне обрести самого себя.

Маргарит вскочила, побелев от злобы, лицо ее исказилось ревностью.

— Ты лжешь, Тони! Ты выдумываешь все это, чтобы отделаться от меня. Ты хочешь вернуться к своей австриячке, и я ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!

— Не надо так ненавидеть! — воскликнул Тони. — Можно ненавидеть дурные свойства: подлость, жестокость, лицемерие, но не надо ненавидеть людей!

— А я ненавижу ее! И я люблю тебя! Но знай — или ты мой возлюбленный, или ты больше не увидишь меня.

Она судорожно вцепилась руками в грудь. «Прямо готова растерзать себя, — подумал Тони, — как плакальщицы по великом Пане». Он был потрясен неистовством ее сокрушительной страсти. Он понимал, что должен одернуть ее, но был не в силах оттолкнуть от себя единственного в Англии человека, с которым его связывали узы давнишней привязанности.

— Маргарит! — воскликнул он. — Ты ведь знаешь, как дорога мне, и отлично понимаешь, что я неравнодушен к тебе. Даже сейчас, когда ты стоишь здесь и смотришь на меня этим ужасным ненавидящим взглядом, у меня нет никаких других чувств к тебе, кроме нежности. Но когда я говорю «дай мне время», «будь мне другом», я стараюсь быть справедливым и к тебе и к себе. Жизнь и человеческие чувства — это ведь не просто черное или белое. Самое главное — как следует разобраться в них, прежде чем что-либо решить…

— Нет, это совсем не главное. Самое главное, желанна я тебе или нет? Хочешь ты меня или нет?

Прежде чем он успел что-нибудь ответить, она гибким движением выскользнула из облегавшего ее платья и стала перед ним почти нагая — прекрасная исступленная фурия, обезумевшая от страсти.

— Хочешь ты меня?! — вскричала она, бесстыдно предлагая себя его взору.

Тони был так ошеломлен, что не мог вымолвить ни слова. Он никогда не верил басням о внешне холодной, а на самом деле якобы страстной, чувственной англичанке, и сейчас просто не мог прийти в себя от изумления. В этом первобытном существе, в этом жадном женском теле, которое так жестоко, так безжалостно дразнило его, он едва узнавал обычно сдержанную, благовоспитанную и невозмутимую Маргарит. Он пытался что-то сказать, надеясь как-то образумить ее, но прежде чем он успел опомниться, она уже сидела у него на коленях, обхватив руками его голову, и прижималась грудью к его лицу. Ее страстные упреки сменились страстной мольбой. Она Целовала его волосы, лоб, щеки, и он чувствовал ее слезы на своем лице.

— О Тони, Тони, дорогой мой, бесценный мой! — шептала она. — Прости меня, прости, я так люблю тебя. Я хочу, хочу тебя! Забудь ее. Никто не может желать тебя так, как я. — Она прильнула к его губам в исступленном поцелуе. Ее слова вдруг словно что-то озарили в сознании Тони. Он мгновенно связал их с тем, что она говорила о ребенке, и с тем странным выражением, которое он подметил при этом на ее лице. Он почувствовал, что это ловушка и вся сцена была заранее обдумана. Хотя ей не нужно было притворяться, потому что она и в самом деле пылала ревностью и страстью, она сознательно прибегла к этой уловке, чтобы связать его узами отцовства, — вот тогда он действительно был бы пойман.

Тони яростно вырвался из ее объятий. Он избежал ловушки.

Они лежали неподвижно и молча. Тони охватило чувство раскаяния, почти отвращения. Он не хотел этого — во всяком случае не так. И все же он старался думать о ней с нежностью — ведь как-никак они были близки, даже если она и пыталась поймать его в ловушку. А между тем она как будто отдалялась от него, становилась холодной, враждебной, и Тони лежал, охваченный каким-то ужасом, чувствуя, как она отдаляется от него все дальше и дальше, пока весь пыл ее недавнего желания не превратился в глухую, безмолвную ненависть.

Маргарит заговорила первая, ясным невозмутимым голосом, как будто между ними ничего не произошло.

— Который час?

Его поразило это самообладание, столь непохожее на только что сжигавшую ее исступленную страсть, поразило и ее равнодушное отношение к тому унижению, которому он был вынужден подвергнуть ее из-за возникшего у него подозрения. Но, когда он Включил свет и стал искать часы, у него мелькнула другая мысль. Тони невольно задал себе вопрос: действительно ли она хотела связать его ребенком, или он глубоко несправедлив к ней? О, как это мучительно, когда желание отравлено недоверием.

— Половина одиннадцатого, — ответил он как можно спокойнее, хотя голос и руки его дрожали «.

Маргарит села в постели, и ее прекрасное белое тело озарилось огненным светом затененной пунцовым абажуром лампы. И даже в эту минуту, озлобленный, униженный, снедаемый подозрениями, он был взволнован ее чистой красотой — она была нежна и прекрасна, как юная Афродита, поднимающаяся из белых простынь.

— Мне надо сейчас же идти, — сказала она, — дома будут беспокоиться, если я запоздаю. Дай мне мое платье, Тони.

Она не позволила Тони проводить ее домой в такси, и он с непокрытой головой остался стоять на тротуаре, растерянный и полный сомнений, сомневающийся больше всего в самом себе, снедаемый мыслью, что он, может быть, несправедлив к ней. Он мог принять за коварный умысел то, что на самом деле было страстным самозабвением, безграничной преданностью ему. Тони стоял так несколько минут, стараясь побороть охватившее его смятение и отчаяние. Когда он возвращался к себе в мастерскую, то увидел сквозь туман слабое мерцание звезд над неосвещенной улицей, и этот далекий невозмутимый свет как-то утешил его.