Пираты южных морей - читать онлайн книгу. Автор: Говард Пайл cтр.№ 15

— Скажите только слово, ваша светлость, и я всажу пулю в этого сукина сына.

Однако тот джентльмен запретил ему стрелять, и шлюпка окончательно скрылась во мраке. Затем Барнаби услышал, что ее гребцы вновь взялись за весла; его же спутники так и сидели, довольно долго, в полнейшем молчании.

Вскоре, однако, один из них заговорил:

— И куда теперь?

При этих словах предводитель, казалось, очнулся и вновь обрел дар речи.

— Куда? — проревел он. — Да хоть к дьяволу! Куда? Да куда хотите! Куда? Снова назад — вот куда! — И после этого он разразился бранью и сыпал проклятьями до пены на губах, словно окончательно помутился рассудком. Чернокожие же гребцы принялись грести назад в гавань с такой скоростью, что только весла мелькали.

Барнаби Тру высадили на берег у старой таможни, однако он был столь потрясен произошедшим и увиденным, а также упомянутыми именами, что едва ли узнавал знакомое окружение, среди которого вдруг оказался. Так он и пошел по залитой лунным светом улице к своему временному жилищу, пошатываясь словно пьяный, ибо Джоном Мальо звали капитана галеры «Приключение» — того самого, что застрелил деда Барнаби; а Абрахам Доулинг — то было имя канонира «Королевского владыки», лишившегося жизни одновременно со своим пиратским капитаном. Тела их обоих убийцы бросили под палящим солнцем.

Приключение не продолжалось и двух часов, но время это словно не было частью жизни Барнаби, а было прожито кем-то другим: столь темным, странным и загадочным было оно, что просто не могло принадлежать ему никоим образом.

Что до покрытого грязью сундука, то юноша мог только гадать о его содержимом и безуспешно ломал голову над тем, что означала его находка.

Так или иначе, всем этим наш герой ни с кем не поделился, он вообще не обмолвился ни одной живой душе об увиденном ночью, затаив произошедшее в мыслях, и на протяжении нескольких последующих дней и думать ни о чем другом даже не мог.

Мистер Гринфилд, корреспондент и представитель мистера Хартрайта в тех краях, проживал в добротном кирпичном доме на Мона-роуд, что на окраине города. Семья его состояла из жены да двух дочерей — бойких и энергичных черноволосых и черноглазых девушек, очаровательных болтушек и хохотушек, чьи превосходные зубы сверкали каждый раз, когда они смеялись. Барнаби Тру частенько приглашали на семейные обеды, и ему и вправду было приятно посещать этот дом, посиживать на веранде с сигарой в компании старого доброго джентльмена и смотреть на горы, в то время как девушки смеялись и болтали или же пели под аккомпанемент гитары. И не раз появлялась у Барнаби решительная мысль взять да и выложить добряку всю правду о ночном приключении в гавани, но каждый раз он приходил к выводу, что лучше все-таки держать язык за зубами, и погружался в раздумья, жадно делая одну затяжку за другой.

За день или два до отплытия «Прекрасной Елены» из Кингстона мистер Гринфилд остановил Барнаби Тру в конторе и пригласил его на обед тем же вечером (а надо вам сказать, что в тропиках завтракают в одиннадцать, а из-за жары обедают лишь в прохладе вечера, а не днем, как это принято в более умеренных широтах).

— Тогда я смогу вас познакомить, — говорил мистер Гринфилд, — с весьма важным пассажиром, направляющимся в Нью-Йорк вместе со своей внучкой. Для них велено обустроить целых три каюты, — с этими словами он показал юноше письмо, — а зовут их сэр Джон Мальо и мисс Марджери Мальо. Слыхали когда-нибудь о капитане Джоне Мальо, мастер Барнаби?

Теперь-то я знаю, что мистер Гринфилд даже понятия не имел, что родным дедом Барнаби Тру был легендарный капитан Бранд, которого как раз и убил этот самый Джон Мальо. Добрый джентльмен ляпнул это без всякой задней мысли. Однако наш герой почувствовал себя так, словно его хватили обухом по голове: ведь он услышал ненавистное имя, в котором для него слились и зловещее прошлое, и недавнее приключение, в котором он лично принимал участие и над которым размышлял столь усердно, что в конце концов у него даже началась мигрень. Тем не менее Барнаби Тру нашел в себе силы ответить, да еще с недрогнувшим лицом, что слышал о капитане Мальо и знает, что это за тип.

— Ну, — продолжал мистер Гринфилд, — если двадцать лет назад Джон Мальо и был отчаянным пиратом и бесшабашным гулякой, то нынче он — сэр Джон Мальо и владелец огромного поместья в Девоншире. М-да, мастер Барнаби, если ты называешь себя баронетом да еще наследуешь поместьице (хотя я и слышал, что оно весьма стеснено долгами), люди закрывают глаза на то, что ты вытворял двадцать лет назад. Впрочем, говорят, собственная родня Мальо как раз таки всячески избегает его.

На это Барнаби ничего не ответил, а лишь ожесточенно задымил сигарой.

Вот так и вышло, что тем вечером Барнаби Тру впервые столкнулся лицом к лицу с убийцей своего деда — с самым неприятным типом, коего он когда-либо встречал в своей жизни.

Тогда в гавани он видел сэра Джона Мальо издали, да еще в темноте, теперь же, когда юноша узрел его вблизи, ему пришло на ум, что, пожалуй, более злобной физиономии видеть ему еще не доводилось. Не то чтобы лик его нового знакомого был совсем уж отталкивающим, ибо нос его был достаточно благороден, а двойной подбородок вполне благопристоен, но вот глаза так и вылезали из орбит, будучи при этом красными и водянистыми, и сэр Джон беспрестанно моргал, словно испытывал постоянную резь. Далее, губы его были толстыми и пурпурно-красными, а пухлые рдеющие щеки повсюду испещряли фиолетовые прожилки вен. Когда же этот человек говорил, то хрипел так, что у слушателя невольно возникало желание прочистить собственное горло. Словом, когда Барнаби Тру взирал на пару жирных белых ручищ и опухшее лицо с толстенными выпирающими губами и слушал этот осипший голос, ему представлялось, что никогда прежде не видел он столь мерзкого типа, нежели тот, что предстал сейчас перед его взором.

Однако если сэр Джон Мальо и оказался столь противен нашему герою, то внучка его, напротив, с первого же взгляда показалась молодому человеку самой прекрасной и восхитительной девушкой из всех виденных им ранее. Кожа ее была тонкой и гладкой, губки красными, волосы золотистыми — хотя по случаю и были весьма обильно напудрены, — а глаза голубыми до невозможности. Милое робкое создание, она не осмеливалась, казалось, и слова сказать, не устремив взора на сэра Джона за разрешением, и неизменно съеживалась и вздрагивала, стоило тому внезапно обратиться к ней или же просто посмотреть на внучку. Когда же Марджери все-таки заговаривала, то так тихо, что приходилось наклоняться к ней, чтобы расслышать, а когда улыбалась, то тут же спохватывалась и поднимала глаза, словно желая удостовериться, что ей позволено веселиться.

Что до сэра Джона, то он восседал на обеде подобно свинье: жадно ел и пил, при этом постоянно чавкая, практически не разговаривал ни с внучкой, ни с мистером Гринфилдом, ни с Барнаби Тру и сохранял кислое и недовольное выражение лица, словно говоря: «Ваши чертовы кормежка да питье оставляют желать лучшего, да вот приходится есть, что дают». В общем, просто скотина какая-то, а не человек!

Лишь когда обед закончился и девушка с дочерями хозяина удалилась в уголок залы, только тогда смог Барнаби услышать ее непринужденную речь. Затем язык у Марджери и вовсе развязался, и она оживленно защебетала, хотя и очень негромко, чуть ли не шепотом, пока неожиданно своим хриплым дребезжащим голосом дед не объявил ей, что пора идти. Бедняжка умолкла на полуслове и вскочила с кресла, выглядя весьма напуганной, словно ее застали за чем-то дурным и сейчас за это накажут.