По морю прочь - читать онлайн книгу. Автор: Вирджиния Вульф cтр.№ 93

В четверг утром, когда Теренс зашел в ее комнату, он, как обычно, почувствовал прилив уверенности. Рэчел повернулась и попыталась вспомнить некоторые факты о мире, удаленном от нее на миллионы миль.

— Ты пришел из гостиницы? — спросила она.

— Нет, я пока живу здесь, — сказал Теренс. — Мы только что пообедали, — продолжил он. — А еще пришла почта. Там целая пачка писем тебе — из Англии.

Он ожидал услышать, что она хочет просмотреть их, но она некоторое время ничего не говорила, а затем вдруг произнесла:

— Видишь, вон они, скатываются с холма.

— Скатываются, Рэчел? О чем ты? Ничего ниоткуда не скатывается.

— Старуха с ножом, — ответила она, обращаясь не к Теренсу и глядя мимо него. Она смотрела на вазу, стоявшую на полке, поэтому он встал и убрал ее.

— Теперь они не смогут скатываться, — сказал он бодро. Однако Рэчел лежала, уставившись в ту же точку, и не обращала на него никакого внимания, хотя он говорил с ней. Ему стало так тоскливо, что он больше не мог сидеть рядом с ней и пошел бродить, пока не обнаружил Сент-Джона, который читал на веранде «Таймс». Тот терпеливо отложил газету и выслушал все, что Теренс хотел сказать о горячечном бреде. Он был очень терпелив с Теренсом. Он обращался с ним, как с ребенком.

В пятницу стало ясно, что болезнь — не кратковременное недомогание, которое может пройти за два-три дня; это была настоящая болезнь, требовавшая серьезной организации и сосредоточившая на себе внимание не менее пяти человек, однако волноваться причин не было. Просто она будет длиться не пять дней, а десять. Родригес как будто бы сказал, что разновидности этой болезни хорошо известны. Родригес считал, что близкие воспринимают болезнь с излишним беспокойством. Его визиты всегда сопровождались демонстрацией уверенности, а в беседах с Теренсом он отметал взволнованные и мелочные расспросы красноречивым жестом, который, по-видимому, означал, что они все преувеличивают серьезность положения. Почему-то он всегда отказывался сесть.

— Высокая температура… — сказал он, украдкой оглядывая комнату, как будто мебель и вышивка Хелен интересовали его больше, чем что-либо. — В этом климате следует ожидать высокой температуры. Она не должна вас тревожить. Мы ориентируемся по пульсу (он похлопал себя по волосатому запястью), а пульс держится превосходный.

Засим он поклонился и исчез. Разговор велся по-французски, что было затруднительно для обеих сторон, — это, оптимизм Родригеса и то, что Теренс понаслышке уважал медицинскую профессию, настраивало его менее критически, чем если бы он встретил этого врача в других обстоятельствах. Бессознательно он принял сторону Родригеса против Хелен, которая, судя по всему, испытывала к нему беспричинное предубеждение.

В субботу стало очевидно, что дневной режим следует организовать строже, чем раньше. Сент-Джон предложил свои услуги; он сказал, что ему нечего делать и он не прочь проводить дни на вилле, если сможет принести пользу. Как будто собираясь в трудоемкую экспедицию, они распределили между собой обязанности, составили подробное расписание на большом листе бумаги и прикололи его к двери гостиной. До города было довольно далеко, и им приходилось с большим трудом добывать в самых неожиданных местах всякие редкие вещи, что требовало напряженной работы мысли; они не предполагали, что предпринимать вроде бы простые, но практические действия будет так трудно — как будто их, огромных великанов, попросили наклониться к самой земле и уложить в узор мельчайшие песчинки.

Доставлять все необходимое из города было обязанностью Сент-Джона, поэтому Теренс долгими часами сидел один в гостиной, у раскрытой двери, прислушиваясь ко всем движениям наверху и ожидая, не позовет ли его Хелен. Он всегда забывал опустить шторы и сидел в ярком солнечном свете, который беспокоил его, только сам он не осознавал этого. Комната была очень жесткой и неуютной. На стульях лежали шляпы, на полках среди книг стояли пузырьки с лекарствами. Он пытался читать, но хорошие книги были слишком хороши, а плохие — слишком плохи, и единственным, что он мог вытерпеть, была газета, которая своими новостями из Лондона, сообщениями о людях, задававших званые ужины и читавших речи, создавала хоть какой-то реальный фон тому, что без этого было бы сплошным кошмаром. Потом, когда он сосредотачивал внимание на печатном тексте, мягко звучал зов Хелен, или миссис Чейли приносила что-то необходимое наверху, он быстро взбегал по лестнице в носках и ставил кувшин на столик у двери спальни, на котором теснилось уже множество других кувшинов и чашек. Если ему удавалось залучить на секунду внимание Хелен, он спрашивал: «Как она?» — и получал один из двух ответов: «Очень беспокойна» или: «В целом, кажется, поспокойнее».

Как обычно, она будто что-то умалчивала, и Теренс чувствовал, что между ним и ею существует разлад, что, не говоря ни слова, они постоянно спорят друг с другом. Но она была слишком занята, слишком всегда торопилась, чтобы разговаривать.

Напряженное вслушивание, необходимость отдавать распоряжения и наблюдать за тем, чтобы все исполнялось как надо, поглощали все силы Теренса. Он был участником этого долгого однообразного кошмара и не пытался думать, к чему это ведет. Рэчел больна и все; он должен заботиться о молоке и лекарствах, чтобы все, что нужно, было на месте и вовремя. Мысли остановились, сама жизнь замерла. Воскресенье было гораздо хуже субботы — лишь оттого, что напряжение понемногу нарастало с каждым днем, хотя никаких других перемен не было. Отдельные ощущения удовольствия, интереса, досады, которые, сочетаясь, составляют обыкновенный день, теперь слились в одно затянувшееся чувство мерзкой тоски и глубочайшей скуки. Ему не было так скучно с тех пор, как его запирали одного в детской. Нынешний образ Рэчел — безразличной, погруженной в полузабытье — почти перекрыл воспоминание о том, какой она была давным-давно; Теренсу почти не верилось, что когда-то они могли быть счастливы, собирались пожениться — что они тогда чувствовали, что должны были чувствовать? Неясность окутывала всё и всех вокруг, и Теренс как будто сквозь дымку видел Сент-Джона, Ридли, людей, забредавших из гостиницы узнать, как дела. Дымка не скрывала только двух человек — Хелен и Родригеса, потому что они могли сказать что-то определенное о Рэчел.

Тем не менее дни текли своим чередом. В определенные часы люди сходились в столовой и беседовали за столом о ничего не значащих предметах. Как правило, начало и поддержание беседы брал на себя Сент-Джон.

— Я нашел способ, как заставить Санчо миновать белый дом, — сказал Сент-Джон в воскресенье за обедом. — Надо пошуршать комком бумаги у него над ухом — он делает рывок на сотню ярдов, но потом идет вполне прилично.

— Да, но ему нужно зерно. Проследил бы ты за этим.

— Не думаю, что они хорошо его кормят, и Анджело на вид — грязный негодяй.

Надолго воцарилось молчание. Ридли пробормотал себе под нос несколько стихотворных строк и заметил — будто чтобы скрыть это:

— Сегодня очень жарко.

— На два градуса жарче вчерашнего, — сказал Сент-Джон. — Интересно, откуда привозят эти орехи. — Он взял с блюда орех и покрутил его в руке, рассматривая с любопытством.