Заметив наконец ее, наблюдающую за ним, он застыл, как соляной столп. Мыльная пена стекала с его внезапно онемевших пальцев. Томительно долгую секунду они разглядывали друг друга, словно пораженные этим зрелищем. — Я постираю вашу рубашку, — выдавила наконец Лидия. Явно предпочитая избежать спора, а значит, и ее дальнейшего пребывания рядом, Росс поднял рубашку и молча протянул ее Лидии.
Он отвел взгляд, она так же молча приняла рубашку из его руки и тут же исчезла за фургоном. Росс отряхнулся и сунул голову в воду. И только вытершись насухо, он сообразил, что надеть ему нечего: рубашки ведь теперь нет. Перемахнув чрез задний борт, Росс шагнул внутрь фургона, чуть не наступив на Ли, спавшего в колыбели. Стукнувшись головой о дуги, Росс выругался, и настроение его еще более ухудшилось, когда, обозрев внутренность фургона, он не обнаружил ничего из своей одежды.
Росс высунул голову из-под приподнятого входного полога.
— Эй! — крикнул он, чтобы привлечь внимание Лидии. Она как раз вынимала постиранное и обернулась, отбросив мокрой рукой непокорную гриву.
— Я одежду найти не могу.
— Ой! Я ее убрала только сегодня утром. Я сейчас дам вам рубашку.
Росс нервно оглянулся по сторонам, от души надеясь, что никто не видел, как она взбиралась в фургон, а он ждал ее — без рубашки. Ах, дьявол! Совсем неподалеку стояла миссис Уоткинс, глядя на них поверх заросшей густой травой кочки: рот, сморщенный, как гнилое яблоко, и сверлящие все вокруг острые глазки старой ведьмы. Позади нее стояла ее дочь Присцилла, на ее наглой физиономии застыла понимающая, сальная ухмылка. Росс ее уже видел раньше. И еще больше занервничал.
Лидия, не видевшая непрошеных зрителей, чем-то двинула позади, в фургоне. От этого неожиданного движения волосы на его груди чуть не встали дыбом; он нырнул под покрышку. Боже, ну совершенно бесстыдная девица. Есть у нее хоть какое-нибудь понятие о приличии?
— Я их сложила вон там, — приговаривала она, роясь в вещах и аккуратно откладывая ненужные в сторону. Росс вдруг понял, что внутренность фургона больше не будит в нем болезненных воспоминаний о Виктории. Все следы обычного при ней беспорядка исчезли. Вещи были аккуратно разложены, и места внутри стало явно больше.
Лидия протянула ему чистую, старательно сложенную рубашку, И тут дыхание ее перехватило — она увидела шрам. Шрам тянулся над его левой грудью, задевая часть мышцы. Она изо всех сил старалась не показать ему, что заметила шрам.
— Благодарю, — бросил он, надеясь, что она наконец покинет фургон и все кругом убедятся, что его уединение с ней было очень кратким.
Но ему пора было понять, что иногда он хочет от нее слишком многого.
— Мистер Коулмэн, вы научите меня управлять фургоном? — Она подняла на него глаза. Даже согнувшись, он был гораздо выше — она едва доставала ему до груди.
— Править фургоном? — повторил он машинально. Как раз в эту минуту он раздумывал, надеть ли рубашку сразу или подождать, пока она выйдет. Нет, лучше, наверное, сразу. Ее взгляд, с любопытством ощупывавший его грудь, бросал его в пот, хотя он вроде только что вымылся.
— Не думаю, — ответил он наконец, просовывая руки в рукава. На что она смотрит — на его грудь или на шрам?
— Почему?
— Упряжка вас наверняка мигом сдернет с сиденья — вот почему. У вас, боюсь… силенок… не хватит. — Пальцы дрожали так, будто он никогда до этого не застегивал пуговиц.
— А ваша жена… Виктория править умела?
Добравшись наконец до последней пуговицы, он обнаружил, что застегнул их все криво — не в те петли. Выругавшись про себя, он, едва не вырывая их из петель, начал все сначала.
— Умела, да.
— А у нее силенок хватало?
— Черт побери, не хватало, нет! — закричал он. Нервно оглянувшись через плечо, он понизил голос до свистящего шепота. — Нет, не хватало.
— Но вы ее научили?
— Да.
— Тогда почему меня не научите?
— Потому что нечего вам править моим фургоном.
— Но почему? — повторила она.
Машинально, чтобы заправить рубашку, он расстегнул штаны. Все мужчины, которых Лидия знала до этого, носили подтяжки. Даже в смутных воспоминаниях об отце они были непременной частью его облика. Ее глаза не отрывались от пальцев Росса, когда он застегивал пуговицы штанов и затягивал широкий кожаный ремень; затянув, легонько хлопнул по пряжке.
— Потому что ваше дело смотреть за Ли — вот почему.
Она медленно провела взглядом вдоль его мускулистого торса, не зная, какие чувства будит в нем это плавное движение ее ресниц.
— Но он же в основном спит. А мне так понравилось сегодня ехать снаружи. И почему бы мне не помочь вам, когда я там сижу. Вы бы смогли объезжать ваших лошадей, когда захотите. Да я и не говорю, что смогу править все время. Если, конечно, Ли вдруг забеспокоится… но мне нужно знать, как это делается.
Больше для того, чтобы закончить разговор и выбраться туда, где он мог наконец вздохнуть полной грудью, он ответил:
— Я подумаю. Но это, знаете, непросто.
Он выбрался из фургона, оставив на ее губах легкую улыбку — улыбку удовлетворения.
В шуме и суматохе, обычной для стоянки Лэнгстонов, натянутости между Россом и Лидией никто не заметил. Двум петухам отдали должное — не осталась необглоданной ни одна косточка.
Только Буббе, казалось, кусок не шел в горло. Одолев лишь половину тарелки, он исчез в темноте — якобы посмотреть, как там лошади. Спустя несколько минут его обнаружил Люк — Бубба сидел, прислонившись к дереву, с отсутствующим видом очищая от коры ветку.
— Ты чего, Бубба? Живот болит?
— Шел бы ты, — вздохнул Бубба. Одиночество в таком обширном семействе, как их, было вещью редкой — и потому ценной.
— Да я знаю, в чем дело, — заявил Люк. — Ты и есть не мог из-за того, что на сиськи Лидии загляделся.
Бубба вскочил на ноги, готовый к немедленной рукопашной.
— Заткнись, ты, паршивец! — крикнул он. Люк лишь рассмеялся и затанцевал вокруг брата, дразня его и делая вид, что вот-вот его стукнет.
— А не глядеть-то на них, поди, трудно, нет? У тебя небось и так глаза скоро вылезут — ты ж на сиськи Присциллы Уоткинс все время пялишься. У нее здоровые, конечно. Я видел, как она их каждый раз выставляет, когда ты мимо их фургона едешь — а уж ты часто там шляешься. Ты — самый настоящий козел, Бубба, вот чего!
Глубоко выдохнув, Бубба в удобный момент привел правый кулак в соприкосновение с челюстью Люка, и тот мешком брякнулся на землю, но сдаваться не захотел. Схватив Буббу за щиколотку, он повалил его на себя, и началась настоящая битва. Спустя несколько секунд на поле боя появился Росс, взору которого предстали враждующие стороны, барахтающиеся в чавкающей грязи.