— Не умирай, — просил он, положив голову ей на грудь и умоляя Бога, чтобы дал ему услышать биение ее сердца. — Ты нужна мне. Не умирай. — Щекой он уловил слабое дыхание и разрыдался, преисполненный благодарности.
В плечо ему уперся приклад винтовки. Он поднял голову. На него смотрел человек, которого он никогда раньше не видел. Но Росс понял, что тот узнал в нем — Сонни Кларка.
— Меня зовут Мейджорс. Я работаю в агентстве Пинкертона.
И Росс ответил ему взглядом, вновь обретшим твердость, как и его нервы. День, которого он всегда так страшился, настал. Он ждал этого. За все всегда приходится платить. Всегда. Счастье, даже короткие мгновения его, стоит очень дорого.
Он опустил глаза на полураскрытый рот, которому каждый драгоценный вздох давался с таким трудом. В утреннем свете веки Лидии казались нежно-сиреневыми. От вида их — таких беззащитных, полупрозрачных — его сердце едва не разорвалось.
— Я подпишу письменное признание, — негромко произнес Росс, по-прежнему глядя на Лидию. Потом в сыщика от Пинкертона впились зеленые глаза, не раз вызывавшие трепет в сердцах людей посильнее и похрабрее его. — Если вы спасете мою жену.
XXII
Росс, не отрываясь, смотрел на носки своих сапог и на пол. Пол был грязный, и он сам тоже. Небритый, немытый, пропотевший насквозь. В пятнах засохшей крови. Ее кровь расплылась и затвердела коричневатой коркой у него на рубашке.
Четыре дня, думал он, стиснув руки и бессильно опустив их так, что они болтались у него между колен. Четыре Богом проклятых дня он сидит здесь, в камере, не имея ни малейшего представления о том, жива она или умерла. Где она, где Ли? Он надеялся, что Мозес позаботится о ребенке, но не был в этом абсолютно уверен.
Его ребра, очевидно, только треснули, но не сломались. Первые два дня он лежал без движения, надеясь, что боль сама пройдет. Теперь боль накатывала время от времени, но что такое физическая боль по сравнению с душевными муками!
Он ни с кем не виделся, кроме других заключенных. Как правило, это были пьяные, задержанные по обвинению в нарушении порядка. Наблевав и помочившись в углу, они отсыпались, наполняя камеру храпом и запахом дешевого виски, а потом их отпускали. Толстый помощник шерифа, приносивший ему еду, которую он не мог себя заставить есть, хранил молчание.
Он не знал ничего, кроме того, что сыщик от Пинкертона и Вэнс Джентри каким-то образом выяснили, кто такой на самом деле Росс Коулмэн, и явились его арестовать. Он предстанет перед судом, но ужасный приговор был предрешен. Его повесят.
Он слез с грязной койки и принялся ходить из угла в угол тесной камеры, стараясь не попадать ногами в пятна слизи на полу — он предпочитал не думать, что это такое. Почему он не умер три года назад от ран, которые должны были оказаться смертельными? Лидия, вероятно, пожертвовала жизнью, чтобы спасти его. Можно ли требовать большей любви? И она умерла, думая, что он ее ненавидит.
— Коулмэн!
Он обернулся. Это был помощник шерифа. Свинья — и потому, что грязный, и потому, как он себя ведет. Росс ему не ответил.
Тот просунул пару наручников сквозь прутья решетки. Росс перехватил их, не дав упасть на пол.
— Надень! — приказал помощник шерифа. Он жевал табак и при разговоре брызгал коричневатой слюной.
Росс сделал как ему велели. Ну так что ж, придет наконец этот сыщик, допросит его, примет его признание? Он, черт возьми, не скажет ни слова, пока они не сообщат ему, что с Лидией. И если она… умерла, он не скажет ничего, пока ему не позволят взглянуть на тело.
Тюремщик открыл зарешеченную дверь и молча, кивком головы приказал Россу выходить. Они прошли по узкому коридору — полицейский всего в нескольких шагах позади заключенного. Воздух здесь, несмотря на затхлость и летнюю жару, был все же значительно лучше, чем в камере, и Росс набрал его побольше в легкие, чтобы выветрить вонь, засевшую в носу.
— Пошли, — велел помощник шерифа, нахлобучивая Россу на голосу шляпу. — И не валяй дурака, — пригрозил он.
Он повел Росса по улицам города. Люди, спешащие по своим делам, едва удостаивали взглядом человека в наручниках. Очевидно, Мейджорс не стал оповещать публику о том, кто сидит у них в тюрьме. Возможно, так далеко на Западе его имя и не столь хорошо известно, но о Фрэнке и Джесси Джеймс слышали все. И отсутствие интереса к его персоне озадачивало.
Они прошли несколько кварталов. Наконец толстяк сказал:
— Сюда, — и заковылял по мощеной дорожке к аккуратному одноэтажному зданию.
Росс позволил ему втолкнуть себя в прихожую, где уютно тикали старинные часы с маятником.
— Док! — позвал шериф.
Из комнаты в глубине дома вышел какой-то человек и закрыл за собой дверь. Он одернул жилет на брюшке и подошел к ним, злобно глядя на полицейского из-под густых бровей.
— Спасибо, Эрни, — произнес доктор, прошел мимо Росса ко входной двери и открыл ее, тем самым тонко намекнув шерифу, чтобы тот уходил. Толстяк обиженно помахал на прощание шляпой и удалился.
Невысокий, начавший лысеть человечек заглянул в заросшее щетиной лицо Росса.
— Я док Хэнсон, — сказал он и показал рукой на дверь, из которой только что вышел. — Ваша жена там.
Сердце Росса упало на самое дно его души, как свинцовое грузило. Она, наверное, умерла. Иначе они не привели бы его сюда. Если бы она была жива, они бы позволили ей навещать его в тюрьме.
Он глубоко вздохнул и направился к двери. Это было трудно, но ему все же удалось повернуть ручку двери руками, все еще закованными в металлические наручники. Он, пятясь задом, вошел в комнату и закрыл дверь. Потом медленно повернулся и обвел глазами комнату. В комнате было прохладно — ее продувал ветерок. Росс нашел глазами кровать.
Он ожидал увидеть Лидию, лежащую в своем лучшем платье, с руками, скрещенными на навеки упокоившейся груди. Но на кровати было только яркое стеганое одеяло. Сама кровать была узкая, металлическая, на спинке висела вязаная шаль.
Он продолжал внимательно ощупывать взглядом незнакомую комнату и наконец увидел Лидию — она сидела в кресле-качалке у раскрытого окна и смотрела на Росса широко распахнутыми, немигающими глазами. Она сидела совершенно неподвижно. Одета она была в элегантную блузку и юбку. Ничто не шевелилось — лишь волосы, обрамляющие ее лицо: ветер игриво поднимал их и ронял на щеки — все еще бледные, но уже не мертвенные.
Рядом с ней стоял сыщик. Он увидел наручники.
— Вот кретин этот помощник шерифа, — пробормотал он, достал из кармана ключик, проворно пересек комнату и отомкнул наручники. Они соскользнули с запястий Росса, сыщик подхватил их и сунул в карман. — Примите мои извинения, миссис Коулмэн, за то, что вашего мужа доставили к вам, как преступника, — сказал он чуть ли не шутливо.