Шкловцы - читать онлайн книгу. Автор: Залман Шнеур cтр.№ 59

А кругом ночь, тающий снег, пустые огороды в черно-белых пятнах. Хуже похорон… И сдавленный плач становится все резче, мучительнее.

— Бу-у-у-у!

И снова:

— Бу-у-у!

У Файвки прошел мороз по коже. Он почувствовал, что душевная черствость упрямого горбуна была сломлена сегодня вечером. Реб Лейба выл, как побитый облезлый старый пес, без зубов и без хозяина, как пес, не знающий, где укрыться в такую злую ночь, среди мокрого снега. Файвке показалось, что Лейба-горбун плачет страшно, плачет, как дикий зверь перед моровым поветрием… как зверь, который чует конец, горький конец… Нет, сегодняшним позором дело не кончится… Случится… Что же случится? Файвка не знает. Только что-то еще непременно случится…

Файвка совсем пал духом. Ему захотелось подойти к Лейбе-горбуну, взять его за ватный рукав, но он боялся, что горбун не поймет его, что он бросится на него из своего высокого лохматого воротника и откусит ему голову… Нет! Лучше сейчас оставить Лейбу одного…

Файвка пошел домой понурый, бледный. Он окончательно простил горбуна.

Его пламенная любовь к Башеве, жене реб Лейбы, с той поры начала остывать. Но зато Зельдочка, Башевина дочка, стала нравиться Файвке все больше и больше. Башева что? Супруга обруганного, оплеванного горбуна. А вот Зельдочка — свежая, голубоглазая, с густыми косичками и милыми веснушками — подходит ему гораздо больше.

1

Как видно, история с «начищенной мордой» тяжело далась шестидесятипятилетнему горбуну, потому что с того времени стал он прихварывать, покашливать и от людей держаться в стороне.

В лавку редко когда ходил. Укрывался в своем желтом каменном доме, как подстреленная дичь. В Старый бесмедреш, где его пропустили «сквозь строй», больше не совался. Молился дома. Только если суббота выдавалась сухой и морозной, выползал к мусафу в ближайший бесмедреш реб Менделе. Там обычно грелся у голландки, харкал и смотрел в молитвенник.

Каждый день, приходя на урок домой к Зельдочке, Файвка своими глазами видел, что реб Лейба тает, как свечка: горб и нос заостряются все больше. На обед горбун уже редко когда ест мясо. Теперь он сидит за столом в своей овчинной шубе, как в сукке, и хлебает молочный крупник; потом скажет благословение без прежних ханжеских штучек и сразу идет прилечь.

Гулкое эхо проповеди магида долго еще раздавалось над Шкловом.

К прочим «славным» прозваниям реб Лейбы прибавилась еще одно, новехонькое: «верблюд»… О! Дом верблюда, дети верблюда, жена верблюда, «верблюдиха»… Все это были намеки на то, что Лейба-горбун «жует жвачку», но лапы у него не раздвоены…

Из хрестоматии Файвка знал, как выглядит верблюд. А еще однажды он увидел у приятеля цветную картинку с верблюдом, напечатанную на хорошей, глянцевой бумаге. Стоит себе это самое животное на песке рядом с финиковой пальмой, губа криво отвисла от пережевывания жвачки, а копыта едва раздвоены — что за странные копыта! Широкие и противные, как расплывшиеся и плохо пропеченные буханки хлеба. В больших глазах под хмурыми бровями разлита пустота, черная тоска. И коричнево-желтый горб!..

Файвка, к своему большому удивлению, обнаружил, что реб Лейба действительно похож на это животное. Тонкие ноги реб Лейбы в теплых, тупоносых бурках, которые он носит зимой, выглядят точно так же, как эти нераздвоенные, широкие лапы. И так же торчит горб под вытертой, бурой капотой из чертовой кожи. И такая же черная тоска стоит в глазах реб Лейбы, пока он хлебает молочный крупник, и нижняя губа так же отвисла… Нет и в помине той жадности, с которой он раньше поглощал обед, пережевывая «слабыми жубами» телятину с хреном… Ой-ёй-ёй, он действительно пережевывает жвачку!

Со страхом начал Файвка присматриваться, как ест Лейба-горбун: ну тютелька в тютельку — верблюд!.. Гнусавый магид прямо заколдовал его. Должно быть, он опасный человек, этот «проповедник справедливости».

От своей коммерции процентщик все же не отказался. Чернявый, цыгановатый Клим-плотник в своей ватной поддевке, со своими нарочитыми поклонами в пояс, стал часто заходить в каменный дом. С тех пор как реб Лейба ослабел ногами, преданность Клима только возросла. То принесет в заклад тулуп, то серебряную цепочку, то красивую цветную хустку. Тайком показывает все это реб Лейбу за ситцевой занавеской в задней комнате. Как раз там, где стоит большой окованный сундук с закладами. Там они шепчутся, тихо торгуются. Звенят монеты. Потом занавеска всколыхнется, и Клим-плотник выходит, нагибая кудлатую голову, чтобы не удариться о притолоку. За ним, как букашка, выползает Лейба-горбун и — кашляет. Клим смотрит по сторонам горящими воровскими глазами и кланяется в пояс, сначала Лейбе-горбуну, потом Гершке-учителю. Гершка-умник чувствует себя польщенным от того, что такой здоровенный мужик так подобострастно ему кланяется, и с большим апломбом отвечает досвиданье на чистом русском языке.

А у Файвки, напротив, сжимается сердце, когда он видит медвежьи глазки Клима. Файвка боится Клима. Чудно, что такой человечишка, как Лейба-горбун не боится целыми днями торчать наедине с мужиком в задней комнате. И что с того, что Клим кланяется реб Лейбе, а тот еле отвечает и вздыхает с презрением, будто хочет сказать: «И как же от тебя отделаться!» Такая смелость и уверенность в себе нравятся Файвке. Но подобострастие Клима ему совсем не нравится. Как-то нет доверия к мужику.

Один раз Файвка даже услышал, как Башева говорила реб Лейбе, чтобы он… чтобы он поменьше имел дело с Климом, потому что, во-первых, откуда вдруг у Клима взялось столько вещей в заклад? Кто знает, где он их берет? А во-вторых… во-вторых, дай Бог, чтобы она ошибалась, но что-то не нравится ей этот чернявый необрезанный… Эти вот его глазенки…

Файвка был ошеломлен. Башева, до чего ж умна, высказала именно то, что он думает. А как она узнала, что он думает? Но Лейба-горбун совершенно не оценил женин ум. Он ощерился как собака: мол, у нее советов не просят. Может, с помощью этих ее юносей можно заработать гроси? С помощью смендриков из братства «Сеймейх нейфлим»?

Файвка никогда не слышал, чтобы реб Лейба так разговаривал с Башевой. Ему стало стыдно за Башеву, и он с подчеркнутым старанием принялся выводить строчку русских слов, с которыми ему приходилось возиться по милости Гершки-умника. Что за злоба в речах Лейбы-горбуна… Он говорит совсем как какой-нибудь ненавистник Израилев!

«Хорошие делишки», которые Лейба-горбун обделывал с Климом, видно, не смогли поставить горбуна на ноги. Потому что на исходе субботы, когда снег обмяк и холодный пар встал над шкловскими крышами, процентщик взял да и слег совсем. В комнатке за ситцевой занавеской поставили узкую кровать, и он теперь все время лежал в этой комнатке, как злой дух. Прислуга приносила туда молочный крупник, а Клим, под мышкой, подобострастно согнувшись, — заклады. Редко когда Лейба-горбун выходил из комнатки. А если и выходил, то выглядел, как гость с того света: поблекший, помертвевший. Даже чернота его густых бровей, сохранившаяся с лучших времен, несмотря на седые волосы, стала линять, как плохо выкрашенный мех. Брови пошли пятнами, с каждым днем в них становилось все больше и больше седины… Пустые черные глаза еще глубже погрузились в череп и вращаются, как на шарнирах. Когда Лейба выползает из комнатки с закладами, его овчинный тулуп наброшен на горб, как домашний халат. На ногах толстые шерстяные носки и кожаные шлепанцы. Давно нестриженые волосы и пейсы всклокочены и торчат из-под мятой бархатной ермолки. Он никому не говорит ни слова. На Гершку-учителя совсем не глядит. Прохаживается себе по комнате до двери и обратно. Шарк-шарк-шарк кожаными шлепанцами. Холод каменных стен пронизывает старые кости. Он вздрагивает под накинутой на плечи шубой так, что начинают качаться пустые рукава. Печаль разливается по его тощему лицу. Шарк-шарк-шарк кожаными шлепанцами, и заползает назад за занавеску. Зельдочка немножко побледнела. А Гершка-умник смотрит на своего странного работодателя и пожимает плечами.