Шкловцы - читать онлайн книгу. Автор: Залман Шнеур cтр.№ 25

Били-били,

Нет яйца;

Бросили

На снег с крыльца.

Кровь пустили,

Шкуру спустили.

Ну, это немного преувеличено! Во-первых, летом нет снега. Кровь не пустили. А про шкуру… ну, это, верно, только так говорится. Но обида… Обида от этого меньше не становилась.

2

В другой раз вышло так, что побитая свинья оказалась с какими-то странными претензиями… Похоже, она была немножко беременная. Сопела, сипела и истерически визжала. Только баба может так визжать. И, представьте себе, у нее случился обморок и она стала валиться на задние ножки… Хотя ударов ей вообще-то досталось немного. Но свинья вдруг неожиданно повернулась и с силой, не подобающей слабому полу, толкнула рылом воротную калитку, вырвалась из рук маленьких палачей и побежала к разливу, в тамошнюю грязь.

Файвка, мальчик, который уже учит Пятикнижие, не мог вынести такой наглости со стороны пойманной свиньи. Ах вот как?! Побитая хрюшка не хочет ждать, пока ее отпустят? Ну погоди!

С толстой палкой он пустился бегом за свиньей и с почетом проводил ее колотушками.

До болота униженное животное бежало с тихими вздохами. Покорилось своей свинской доле. Ох, сколько злобы у этого сопляка… Но потом свинья попала в свое болото, в свою родную стихию. Словно умирающая рыба в воду… И там она вдруг развернулась мордой к преследователю.

Озорник сразу почувствовал, что к нему потеряли всякое почтение. Он взмахнул было палкой, чтобы напомнить свинье об уважении, и застыл на месте… Перед ним было поднятое сморщенное рыло, ужасная пасть, разъятая до ушей, с ощеренными клыками, кривыми и желтыми, словно ржавое сапожное шило… Из круглых ноздрей на влажном дрожащем пятачке вырывалось оглушительное, дикое, хриплое рычание. За всю свою жизнь мальчик, который уже учит Пятикнижие, не слышал таких звуков от свиньи. Ужас от этого кровожадного рыка пробрал его до мозга костей. В глазах потемнело, зазвенело в ушах… И, вместо того чтобы отскочить, он застыл от страха, как заколдованный.

И тут, выпучив глаза, Файвка видит, как свинья поднимает свое сморщенное рыло все выше и выше и делает это зловеще медленно и с каким-то булькающим хрипом, словно проклиная всех людей, весь мир и имя Божье… И смотрите!.. Свинья таращит свои голубые водянистые гляделки прямо в небо… Ужас, ужас!

А надо сказать, что в Шклове среди учеников хедера ходит легенда о том, что свинья — самое страшное животное на свете. Она бы всех растерзала и разрушила бы весь мир, но, к счастью, не может поднять глаза к небу. Но если бы когда-нибудь, не дай Бог, свинья подняла глаза и посмотрела на небо, то…

И вот остолбеневший мальчик, который учит Пятикнижие, видит страшное. Видит то, чего так боятся все дети в хедере: свиные глазки смотрят прямо в небо, уши торчком, а из раскрытой пасти несутся проклятия… Ведьма с мордой свиньи… И какой-то дьявольский смех клокочет в ее трефной глотке… А глядит-то как! Это не глаза! Это два холодных источника зла, голубоватые лужицы дрянной, мутной нечистоты, окаймленные выцветшими грязно-желтыми ресницами. Именно в этой голубоватой мути ребенок почувствовал великую опасность для себя и для всего мира… Грань между человеком и животным, между озорством и тупой жестокостью… Словно в забытьи он увидел в этих глазках отблеск вековых трясин и древних лесов, ярость диких кабанов и последний взгляд загрызенного ими охотника. Йехарсмене хазир мийар… [91] мелькнуло у него в голове. Сердце замерло. Палка выпала из руки.

Все это продолжалось лишь мгновенье. Но за это малое мгновенье он успел семь раз умереть.

— Ой-ой-ой, мама! — мучительно вскрикнул Файвка, не узнавая собственного голоса.

Но едва лишь этот слабый крик достиг его собственных ушей, как он рванулся и, ни жив ни мертв, пустился бежать домой, крича как безумный:

— Мама! Ма-ма! Ма-ма!

Тетя Фейга, услышав крик своего кадиша, выбежала ему навстречу и всплеснула руками:

— Что случилось? Ой, горе мне, беда! На тебе лица нет…

Увидев уютный фартук тети Фейги, мальчик, который учит Пятикнижие, немного пришел в себя. Он невольно коснулся рукой лица. Лицо на месте… Только язык не слушается. С искривленных бледных губ срывается лишь судорожное «хр… гр… шк-шк-шк…».

— Ну, говори, говори, что с тобой? — принялась трясти его тетя Фейга.

— Хр… гр… хр… — ответил мальчик, который учит Пятикнижие, и дал увести себя в дом за руку как маленького.

Тут навстречу ему вышел заспанный дядя Ури в жилетке поверх белой рубашки и в ермолке и, увидев лицо своего сына, сразу и весьма здраво обо всем рассудил:

— Ага, снова сцепился с мальчишками, опять подрался?

— Я, я… Нет! — ответил Файвеле, окончательно приходя в себя.

Но рассказать ничего не рассказал. Некому было рассказывать и не о чем. Поди, расскажи им про свинью… Смотрела в небо… Что они поймут? Больше из него не смогли вытянуть ни слова. Так и осталось, что его побили мальчишки.

У Ури не хватило духу «угостить» мальчика, который учит Пятикнижие, и дать ему «добавки», как он обычно поступал, когда Файвка приходил с улицы побитым. Мальчик и так был сам не свой… Дядя Ури стал не спеша, нога за ногу, прохаживаться по комнате и назидательно толковать:

— Вечно тебя бьют… Вот ты скажи мне! Почему меня не бьют? А, молчишь? Нет, ты мне должен сказать! Почему мальчишки не бьют меня?

Испуганный мальчик, который учит Пятикнижие, несомненно оценил глубину этой мысли, поэтому ему, бедняге, нечего было ответить… Но каков довод! Почему мальчишки не бьют его папу?.. Пятидесятилетнего бородатого мужчину с косыми глазами?..

Но зато самому дяде Ури это его суждение так понравилось, что он гордо позвал с кухни тетю Фейгу, чтобы она стала свидетелем разговора:

— Нет, вот пусть он мне скажет, этот молодчик, почему мальчишки не бьют меня?..

3

Некоторое время после этой истории мальчик, который учит Пятикнижие, избегал побивания свиней. Но излечиться от этой страсти он не сумел до тех пор, пока не случилась с ним третья и последняя история.

Однажды утром, когда Файвеле собрался идти в хедер, слышит он какой-то подозрительный шум из коровьего стойла, рядом с сенями. Он знает, что корова еще не вернулась с пастбища. Но теплое пойло, распаренные отруби с картофельными очистками, уже ждет ее в стойле, в большом ушате. Тихонько прокрадывается он к стойлу и заглядывает в приоткрытую дверь… Он готов поклясться, что там свинья! И мало того, еще какая свинья! Это же Алешкин хряк, самый старый и самый подлый, всему Шклову известный своими размерами и прожорливостью. Стоит он себе спокойно в стойле на своих ревматических ножках, брюхо здоровое, почем зря хлебает коровье пойло, покачивая при этом своим поганым рылом и обвислыми ушами, как обжора, который наслаждается самим процессом еды, и, целиком предавшись этой страсти, бормочет про себя: «Хорошо, прекрасно, замечательно! Еще-еще, еще-еще…»