Мишке даже слегка обидно стало, когда вернувшийся с Матвеем и еще одним опричником Дмитрий прервал сольное выступление пленника.
– На-ка вот, горло пополощи. – Матвей передал Мишке завернутый в тряпицу туесок с какой-то слегка маслянистой, пахнущей медом и травами горячей жидкостью. – И давай я тебе горло укутаю, в тепле его подержать надо. Ну и помалкивай, разве что шепотом, да и то не надо бы.
Тут же нарушив предписание лекаря, Мишка прошептал:
– Что там с бабами?
– Да не пустили меня! – досадливо ответил Матвей. – Сами как-то управляются.
Мишке тут же вспомнилось, как после падения матери из саней точно таким же тоном возмущалась Юлька: «И меня выгнала! Говорит – не мое дело, а как я учиться буду, если до больных не допускают?» Мотька вроде бы и боялся, говорил, что не умеет с бабами, а вот поди ж ты – не допустили, и раздосадовался. Истинно лекарское нутро у парня.
– Там в доме трое раненых из этих… – Матвей мотнул головой в сторону лежащего на земле «панталексуса», – не жильцы. Один уже отошел, двум другим недолго осталось. Раны черные, смердят гадостно. Сами мужики в жару и без памяти. И… – Матвей поколебался, – брошенные они какие-то. Лежат в клетушке малой, похоже, что за ними никто и не ходил. Ну, разве что девчонка та, которую ты у стены тискал. Да много ли она могла? Так только – напиться подать да пожалеть. Из тех, что мы побили, троих сразу насмерть, еще один совсем плох – я думал, что ему только лопатку болтом раздробило, а он вдруг кровью харкать начал. Видать, глубже достало. Второй, которому ты, Минь, локоть разворотил, вроде бы ничего – может, и руку отнимать не придется. Ну и этот, – Матвей указал на «панталексуса», – ему бровь болтом начисто смахнуло и жилу на запястье порвало, ладонь как тряпочная болтается…
– Стой! – прервал Матвея Дмитрий. – Так у него кость не сломана? А зачем палка примотана тогда?
– Так затем и примотана, чтобы ладонь не болталась и рана не открылась. А чего вы с ним делали-то?
«Та-ак… Это, значит, он с потерей сознания ваньку валял? Нет, разорванное сухожилие тоже не подарок, но не сравнить же с раздробленной костью».
Мишка глянул на пленного, и тот не отвел взгляда, а полуприкрыл веки, словно соглашаясь с чем-то.
«А ты наглец, мусью панталексус! Уже, надо полагать, решил, что установил со мной «особые отношения». Ну-ну, будем посмотреть…»
Мишка знаком велел Матвею и опричнику оставаться с пленным, а Дмитрию махнул, чтобы шел с ним туда, где лежали двое раненых «террористов». По крайней мере, с одним из них, судя по словам Матвея, можно было разговаривать.
Раненый оказался в одиночестве: видимо, второй уже отмучился, и его отволокли к убитым. Молодой, лет двадцати парень сидел, мерно раскачиваясь из стороны в сторону и прижимая к животу перевязанный локоть – рана его заметно мучила.
– Как звать? – не дожидаясь Мишкиной подсказки, рявкнул Дмитрий.
– Селиван.
– Как смел княгиню с детьми обидеть, тать?
Селиван глянул на Дмитрия как на безнадежного идиота и коротко процедил:
– Приказ.
Мишка придержал рукой своего старшину, явно собиравшегося вразумить пленного добротной затрещиной, и прошептал:
– Почему не повезли, куда уговорено?
– Почему не доставили княгиню, куда следовало, а потащили в другое место? – грозно вопросил Дмитрий.
– Боярин велел.
– Какой боярин? – Дмитрий снова не стал ждать Мишкиного вопроса.
– Боярин Никодим.
«Ага, значит, не просто дружинник, а все-таки боярин. Ну, можно было бы и догадаться».
– А зачем это ему? – прошептал Мишка. Дмитрий повторил вопрос.
– Так кто ж его знает? – Селиван поморщился то ли от боли в руке, то ли от странности вопроса. – У него вечно все не как у людей.
– И что? Никак вам это не объяснил?
– Сказал: «Так надо». И все.
– А ляхи?
– А в морду! – с неожиданным ожесточением ответил пленный. – И ногами еще попинали.
– Ну а дальше что было?
– Дальше прятались… детишки заболели… потом нас боярин Васюта нашел…
– Ну-ка, ну-ка… – Мишка на секунду даже забыл про горло, но оно тут же напомнило о себе саднящей болью. – Вы Васюту искали, или он вас нашел?
– Мы прятались. Он нашел. Ругался с Никодимом… вроде бы, я не слышал.
– Из-за чего?
– Не знаю, но у Левши же все вечно навыворот…
– У кого?
– У боярина Никодима прозвание Левша. Он же все не так, как другие, делает. Не только руками, у него еще и голова не так, как у всех людей, думает.
«Левша!!! Не хотел называть своего прозвища! У него же левая рука здоровая!»
Мишка сорвался с места и кинулся к зарослям ивняка, в которых оставил Матвея с пленным и опричником Янькой.
– За мной! – раздался за спиной голос Дмитрия.
И бежать-то было всего ничего – меньше полусотни шагов или около того, но этот путь показался Мишке таким длинным! Ветка хлестнула его по лицу, Мишка не обратил на нее внимания, потому что уже видел: Матвей сидит на земле, закрывая лицо руками, и из-под ладоней сочится кровь.
«Слава богу, живой!»
Рядом, скрючившись в позе эмбриона, неподвижно застыл на земле опричник Янька.
«Господи, еще один…»
Не останавливаясь – все потом, – Мишка ломанулся сквозь ивняк дальше. Споткнулся, упал, заметил, что кто-то его обогнал, вскочил и попер, раздвигая ветки склоненной головой в шлеме. Когда выскочил на берег, только и успел заметить, как скрывается в камышах спина Никодима Левши. Тут же щелкнуло несколько самострелов (кажется, не попали), и во все стороны полетели брызги от ног отроков, с разбега влетающих в воду. Затрещали камыши…
Сам Мишка с трудом, но удержался на берегу – проблема с горлом никак не облегчилась бы еще и от купания в сентябрьской водичке. Да и самострел… только сейчас вспомнил, что выпустил оружие из руки, когда оно зацепилось за что-то в ивняке.
«Ничего, ребята шустрые, догонят. Да и куда он в реке денется-то с покалеченной рукой? Мотька! Янька!»
Мишка торопливо повернул назад. По дороге сбился с направления и вышел к ребятам вовсе не с той стороны, с какой ожидал. Матвей все так же сидел на земле и ощупывал пальцами расквашенный, прямо на глазах синеющий нос. Кровь на его лице мешалась со слезами.
«Да-а, силен Левша, как он левую руку-то высвободил? Так, а с Янькой что?»
Опричник, свернувшись клубочком, лежал на правом боку, рядом валялся разряженный самострел, а в двух шагах из земли торчал хвостовик болта.