Мон-Ревеш - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Санд cтр.№ 38

Дютертр сразу же опять принял спокойный, нежный, но твердый вид.

— Теперь твой черед, дочь моя. Я жду твоих жалоб или твоих требований.

— Я никогда не жалуюсь, — ответила Натали; хотя она и приготовила свою обвинительную речь, но ей не хватало подлинного мужества. — А когда требования тщетны, я умею молчать.

— Дочь моя, заклинаю вас именем вашей матери, которую я любил, сделал счастливой и оплакивал двенадцать лет, говорите со мной доверительно и откровенно, — продолжал несчастный Дютертр, сдерживая боль и негодование. — Не жалуйтесь, если вы считаете, что это унижение — открыться отцу, который так горячо вас любит; но предъявите ему свои права, если он нечаянно затронул их. Говорите.

— Вы ни в чем не погрешили против меня, отец — ответила Натали, разыгрывая скорее роль судьи, чем жалобщика, — и до сих пор вы признавали все мои права. Я страдаю, потому что страдаю, и не в вашей воле сделать меня счастливой.

— Тогда откройтесь мне, возьмите меня в поверенные, и я попытаюсь справиться с вашими горестями.

— Вы не сможете, отец, вы связаны на всю жизнь с особой, которая мне несимпатична; жизнь рядом с ней для меня горька и тягостна. Я смертельно скучаю; я обречена жить здесь вдали от вас, в семье, не разделяющей мои вкусы, и в прямой зависимости от женщины, к которой я испытываю только отчужденность — не спрашивайте, что она мне сделала плохого. Умышленно — ничего, но меня тяготит уже одно то, что ее общество для меня неизбежно, что она играет невыносимую для меня роль — женской главы семьи, занимая место, предназначенное мне. Если бы у вас не было жены, вы поняли бы, что возраст и характер разрешают мне повсюду следовать за вами, надзирая при этом за своими сестрами и отвечая за их благопристойное поведение в обществе. Если бы я была спутницей вашей жизни, представительницей вашей власти, Эвелина не была бы сумасбродкой, а Каролина — дурочкой; мы не были бы неуклюжими провинциалками и не дожидались бы мужей, которых вы нам заранее выбираете, причем они могут нам совсем не подойти, как бы мы ни хотели угодить вам, И, наконец, если бы вами не владела мысль о том, что рядом с этой прекрасной Олимпией все должны быть счастливы, вы сами обратили бы внимание, без моих горестных указаний, на хандру, которая давно грызет меня и уже начинает овладевать Эвелиной — недаром она помешалась на охоте и верховой езде. Вы сами видите, отец, что жаловаться бесполезно, я должна терпеливо переносить свою участь, не надеясь, что удастся изменить ее каким-либо другим путем, кроме замужества от отчаяния, а это весьма печальный способ спастись.

Дютертр оледенел от холодности своей дочери.

— Я не стану спрашивать вас, почему мачеха вызывает у вас антипатию — это создало бы почву для споров, которые мне нежелательны, — поскольку вы сами заявляете, что она ни в чем перед вами не виновата. Вы, видимо, решили отравить нашу семейную жизнь недовольством и горечью, а я-то полагал ее тихой и радостной. Соблаговолите резюмировать ваши пожелания, дочь моя, и сказать мне, в чем вы нуждаетесь, чтобы чувствовать себя свободной и счастливой сообразно вашим вкусам!

— Я хотела бы повелевать там, где я уступаю или сдерживаюсь и отмалчиваюсь, чтобы избежать отвратительной необходимости подчиняться.

— Вы никому не подчиняетесь и ни в чем не уступаете; насколько мне известно, вам не приходится и особенно сдерживаться. Если я ошибаюсь, докажите мне, что вы находитесь в рабском положении здесь, где я делаю все, чтобы вы были свободны.

— Я свободна при условии, что я буду подчиняться домашнему укладу, который был установлен не мной. Есть люди, чувствующие себя рабами, когда они не повелевают.

— Вы выказываете непомерное честолюбие и гордость, Натали, так стремясь повелевать. Разве моя естественная и священная власть не ограничила бы подобные деспотические устремления, если бы я жил вместе с вами, даже не будучи женатым? Или мне тоже пришлось бы повиноваться вам, чтобы не видеть вас несчастной, подобно королеве, лишенной трона?

— Вы насмехаетесь, отец, а не рассуждаете. В душе я подчинялась бы вам, но могла бы влиять на вас силой убеждения. Может же влиять на вас жена, ведь вы советуетесь с ней по малейшему поводу, и без ее согласия мы не можем ни уйти, ни прийти, ни есть, ни спать, когда хотим. Разве я менее способна, чем она, управлять домом и выбирать себе общество? Вы же видите, что я здесь ничто, а ведь я приближаюсь к совершеннолетию, у меня уже нет ребяческих недостатков, я взрослая и чувствую, что создана унаследовать власть той, которая родила меня.

— А согласиться разделить эту власть вы не можете? Разве вам это не предлагали тысячу раз и, несмотря на ваши отказы, не настаивали на том, чтобы советоваться с вами по всем домашним делам, которые вы так подчеркнуто презираете?

— Я требую не руководства кастрюлями. Меня оно не интересует. Но я хочу сама выбирать своих гостей, свое окружение.

— Стало быть, мои гости не всегда вас устраивают?

— Да, не всегда.

— И вы закрыли бы перед ними дверь, чтобы впустить других?

— Возможно.

— И так как ваша мачеха вам антипатична, вы в первую очередь попросили бы уйти ее? А я буду ждать, что вы сделаете мне такое же предложение, поскольку мое общество тоже может стать для вас докучливым?.. Так вот, моя дорогая Натали, ты сошла с ума, ты в тысячу раз безумнее своей безрассудной сестры Эвелины. Я хочу верить, что твоя блистательная логика находится в полном несогласии с гобой самой, иначе мне пришлось бы с ужасом убедиться, что ты никого не любишь и хотела бы заменить равных тебе от природы членов твоей семьи посторонними, но — рабами. Прости, но я не желаю больше тебя слушать. Я намерен сохранить по отношению к тебе положение отца, остаться главой семьи и слушаться только кротости и благоразумия.

— Да! — Олимпии! — едко пробормотала Натали.

— Довольно, дочь моя, довольно! — сказал Дютертр; в его взволнованном голосе непроизвольно зазвучала раздирающая душу мягкость. — Ты раздражена и несправедлива, но ты умна и горда. Ты придешь в себя и будешь этой ночью осуждать свое поведение, как это сделала сегодня вечером Эвелина; если только ты не предпочтешь искренне раскаяться тут же, сейчас, чтобы я поскорее обрадовался, простил тебя и раскрыл объятия.

Натали заколебалась.

— Дорогой отец, вы очень добры, очень великодушны, в высшей степени достойны повелевать нами. Пока вы будете подле нас, все, по-моему, пойдет к лучшему. Не спрашивайте меня больше ни о чем, умоляю вас, до того дня, когда вы соберетесь нас покинуть. Тогда вы позволите мне вернуться к этому разговору и прийти к заключению, которое — я настаиваю — необходимо и для вас, и для меня.

— Постарайтесь, чтобы оно было более приемлемым, чем сегодняшнее, — сказал Дютертр, целуя ее, — а до тех пор обещайте мне не раздражаться по мелким поводам молча, не сказав мне откровенно, в чем дело. Обещаешь, дочурка?

Натали взяла свечу, собираясь удалиться.

— Будьте спокойны, отец, что бы ни случилось, я не стану вести борьбу с вашей женой, ибо я знаю, что все равно буду побеждена, и она может спать на подушке моей матери, не опасаясь, что я воткну туда булавку.