Успешное покорение мира - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Скотт Фицджеральд cтр.№ 84

— Я тебя люблю, вот и все, — прошептал он. Она замерла у него в объятиях, и ее волосы коснулись его щеки. — Мы знакомы совсем недавно, тебе всего восемнадцать, но жизнь научила меня действовать не откладывая.

Поддерживаемая его рукой, она запрокинула голову, чтобы смотреть на него снизу вверх. Грациозно и мягко выгнув точеную шею, Джозефина медленно прильнула к его плечу, как умела только она, и приблизила к нему губы. «Давай», — скомандовала она без слов. С неожиданным тихим вздохом он взял в ладони ее лицо.

Через минуту она отстранилась и выпрямилась.

— Дорогая… дорогая… дорогая… — повторял он.

Она взглянула на него и не стала отводить взгляд. Он бережно привлек ее к себе и снова поцеловал. На этот раз, когда они разомкнули объятия, она встала, прошла через всю комнату, открыла коробочку миндаля и бросила несколько ядрышек себе в рот. Потом вернулась, села рядом, уставилась перед собой и наконец стрельнула глазами в его сторону.

— О чем ты думаешь, дорогая моя, милая Джозефина? — Она не ответила; он накрыл ладонями ее руки. — Тогда скажи: что ты чувствуешь?

При каждом его вдохе она слышала, как поскрипывает портупея у него на плече; она ощущала на себе взгляд его волевых, добрых, прекрасных глаз; чувствовала, как его гордая натура ищет славы, как другие ищут тихую гавань; она слышала, как в его сильном, глубоком, властном голосе зазвенел металл.

— Ничего не чувствую, — ответила она.

— Что ты хочешь сказать? — Он был поражен.

— Помоги же мне! — выкрикнула она. — Помоги!

— Не понимаю.

— Поцелуй меня еще раз.

Он так и сделал. На этот раз он отпустил ее не сразу и сверху заглянул ей в лицо.

— Что ты хочешь сказать? — настойчиво повторил он. — Выходит, ты меня не любишь?

— Я ничего не чувствую.

— Но ты же меня любила.

— Не знаю.

Он ее отпустил. Пройдя через всю комнату, она села в кресло.

— Я считаю, что ты великолепен, — выговорила она дрожащими губами.

— Но я тебя… не волную?

— Еще как волнуешь! Я целый вечер волнуюсь.

— Тогда что же, дорогая моя?

— Не знаю. Когда ты меня поцеловал, я чуть не засмеялась.

Ее затошнило от собственных слов, но отчаянная внутренняя честность заставила продолжать. Она заметила, как изменился его взгляд, заметила, что он постепенно уходит в себя.

— Помоги же мне, — повторила она.

— Как тебе помочь? Выражайся яснее. Я тебя люблю; надеялся, что и ты меня любишь. Вот и все. Если я тебе не подхожу…

— Конечно подходишь. В тебе есть все… все, о чем я мечтала. — Ее голос, обращенный внутрь, продолжил: — Но у меня уже все было.

Дайсер вскочил. Он ощущал, как ее безграничная, трагическая апатия заполняет всю комнату, и ему тоже передалось непонятное равнодушие — слишком многое из него сейчас выпарилось.

— Прощай.

— Ты не хочешь мне помочь, — не к месту прошептала она.

— Как, черт побери, я тебе помогу? — нетерпеливо бросил он. — Ты ко мне равнодушна. С этим ты ничего не сделаешь, а я — тем более. Прощай.

— Прощай.

Без сил она упала ничком на диван; к ней пришло это ужасное, ужасное понимание того обстоятельства, что старые истины верны. Растраченного не вернуть. Любовь ее жизни прошла мимо, и, заглядывая в пустую корзину, она не нашла для него ни единого цветка — ни единого. Она разрыдалась.

— Что я с собой сотворила? — простонала она. — Что я наделала? Что я наделала?

Брайан не совсем понимал, с какой целью к нему наведалась миссис Хэннамен. Видимо, решила проявить о нем заботу — вдовец как-никак. Уйдя со службы пораньше, он теперь поневоле выслушивал отзывы о своей дочери.

— У нее такие прекрасные манеры, — говорила миссис Хэннамен. — В наше время это редкость.

— Благодарю, — отозвался он. — Гвен у нас воспитывалась в европейском духе; мы и по возвращении домой старались не отступать от этого принципа.

— Наверное, и языкам ее обучили?

— Чего нет, того нет! Моего французского хватает лишь на то, чтобы объясняться в ресторане; просто я держу Гвен в строгости. К примеру, не допускаю, чтобы она бегала в кино…

То ли миссис Хэннамен что-то запамятовала, то ли ее младшая племянница Клара и впрямь рассказывала, как они с Гвен трижды бегали смотреть «Цилиндр» [73] и охотно посмотрели бы еще разок, да пока не нашли, где его крутят вторым экраном.

— У нас есть патефон, — продолжал Брайан Бауэрс, — так что Гвен может слушать любые пластинки, но радиоприемника в моем доме не будет никогда. Дети должны музицировать сами.

Слушая свои речи, он верил им хорошо если наполовину и не мог дождаться, когда придет Гвен.

— Она играет на рояле?

— Прежде играла, да. Несколько лет брала уроки, но теперь им в школе столько задают, что пришлось бросить. То есть на время отложить. Ей всего тринадцать — успеет еще.

— Разумеется, — сухо подтвердила миссис Хэннамен.

После ее ухода Брайан погрузился в домашние заботы. Наконец-то жизнь вошла в колею. Точнее, он сам вошел в колею; дочке, судя по всему, до этого было еще далеко. Заглянув в комнату Гвен, он крякнул от досады. В последние три недели там не наблюдалось перемен к лучшему. Он велел горничной только застилать постель, чтобы Гвен привыкала сама за собой убирать. На каникулах она ездила в летний лагерь; если даже там ее не приучили к порядку, значит это была пустая затея. В углу валялись скомканные узкие брюки — где сняла, там и бросила; одна штанина заносчиво торчала кверху, будто силилась распрямиться; на комоде белели письма от мальчиков: некогда стянутые аккуратной резинкой, теперь они больше походили на раскинутую колоду карт; три в разной мере недовязанных свитера, а также заполонившие комнату горы всякого барахла, которое давным-давно следовало разобрать, — все это напоминало заброшенную стройку. Разбор завалов откладывался до воскресенья, но по воскресеньям всегда возникали непредвиденные обстоятельства: Гвен либо получала приглашение на какую-нибудь сугубо оздоровительную вылазку, либо жаловалась на непомерно большое домашнее задание, либо отправлялась вместе с ним по делам, потому что он не хотел, чтобы она сидела дома одна. Некоторое время он терпел этот кавардак, рассчитывая, что у дочери когда-нибудь проснется тяга к аккуратности, но октябрь исподволь перерос в ноябрь, а хаос только ширился. Она всюду опаздывала, потому что ничего не могла найти. Горничная сетовала, что подмести пол теперь невозможно — приходится проявлять акробатическую ловкость.