Рассеянные мысли - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Сомерсет Моэм cтр.№ 12

Странно, что юношу отдали в обучение не одному из знаменитых художников, проживавших в то время в Севилье, а «создателю изваяний», о котором известно только, что он был учителем Сурбарана. Я думаю, объяснение тут простое. Резчики зачастую были еще и художниками. Так, например, известный художник Алонсо Кано прославился еще и как скульптор, создатель расписных скульптур. Хотя Педро Диас де Вильянуэва вырезал из дерева большие и малые изображения святых для церквей и молелен богатых прихожан, легко можно допустить, что он также рисовал картины, хотя ни одна из них не сохранилась до наших дней. Франсиско Эррера, Хуан де Кастильо и Хуан де лас Роэлас, учившиеся вместе с Тицианом, были в то время в Севилье известными художниками, их работы высоко ценились, и разумно предположить, что они отказались взять ученика за скромное вознаграждение, которое мог им предложить крестьянин — отец Сурбарана. Если он отправил сына в обучение к малоизвестному художнику, то скорее всего потому, что это было дешевле.

Самое интересное из того, что нам известно о трех годах ученичества Сурбарана, — его дружба с Веласкесом, который в то время жил у Франсиско Эрреры. До этого в Испании довольно долго главенствовала итальянская школа живописи, но примерно в этот период в моду вошли картины Хосе де Риберы. Они почти сразу стали пользоваться популярностью, поскольку в них нашли отражение многие черты испанского национального характера. Рибера был испанцем, но в ранней юности, немного проучившись у Рибальты в Валенсии, он перебрался в Рим. Там он работал вместе с Караваджо, главой натуралистической школы и мастером светотени. Резкий контраст, драматичность сюжетов, темные тона, в которых Рибера изображал страшные сцены мученичества, очень нравились не только широкой публике, но и молодым художникам, уставшим от консерватизма мастеров, чье искусство утратило остроту. Поэтому так велико было влияние Риберы на молодых Веласкеса и Сурбарана, что их ранние картины много раз приписывали сначала одному, потом другому. Так, например, автором «Поклонения пастухов» из Национальной галереи долго считали Веласкеса, а теперь установлено, что ее автор — Сурбаран.

Церковь не одобряла использование обнаженных моделей при обучении, и хотя на картинах того времени всегда присутствовали люди, начинающим художникам приходилось практиковаться, рисуя натюрморты и цветочные мотивы. Однако все произведения Сурбарана того периода погибли, и первая из дошедших до нас картин — «Непорочное зачатие» датируется 1616 годом. Ему тогда было восемнадцать. Это контрастный, точный портрет молодой девушки, парящей над головами восьми херувимов. Композиция картины явно свидетельствует об итальянском влиянии. По-видимому, примерно в то же время написано «Детство Марии», поскольку в обоих случаях художник использовал в качестве модели одну и ту же невзрачную, плосколицую девку.

Сурбаран жил в безвестности, и о многих событиях его жизни мы можем только догадываться. На самом деле работа художника состояла из тяжелого каждодневного труда, и в конце дня он так уставал, что у него не возникало желания ввязываться в приключения, которые могут дать материал биографам. Это сейчас художник рисует картины, повинуясь лишь собственным желаниям, и потом ищет на них покупателей, а в те времена у него не было денег на покупку красок и холста, и он рисовал на заказ. Его социальное положение было крайне низким, где-то на уровне ювелира, мебельщика и переплетчика. Художник был скромным ремесленником, и никому не приходило в голову записывать его жизненные перипетии. Если он в кого-нибудь влюблялся, это не интересовало никого, кроме его самого, его приезды и отъезды были сугубо личным делом. Но если художник становится знаменит, всем сразу хочется знать, что он собой представлял, ибо трудно поверить, что эти прекрасные полотна созданы личностью заурядной, чья жизнь была столь же скучна, как жизнь банковского клерка. И тогда появляются легенды, и хотя им нет никакого подтверждения, они могут настолько совпадать с интуитивным восприятием картин или (если остались портреты) с его обликом, что приобретают определенную достоверность.

Так случилось и с Сурбараном. Рассказывают, что перед тем, как навсегда уехать из Фуэнте-де-Кантоса, он нарисовал злую карикатуру на одного богатого дворянина. Узнав об этом, дворянин, которого звали Сильверио де Лурка, явился в дом юноши и пожелал его видеть. Отец ответил, что тот уехал, но отказался говорить куда, тогда возмущенный молодой человек, ударил его по голове так сильно, что через пять дней тот умер. Лурка перебрался в Мадрид, где благодаря влиятельным друзьям избежал ответственности за преступление и со временем занял довольно важную должность при дворе Филиппа IV. Прошло много лет. Сурбаран приехал в Мадрид (то ли потому, что ему там предложили работу, то ли в поисках заказов) и однажды по дороге домой наткнулся на двух мужчин, которые прощались друг с другом. «Доброй ночи, Лурка, до завтра», — сказал один и двинулся прочь. Сурбаран подошел к тому, к кому так обратились, и спросил:

— Скажите, не вы ли дон Сильверио де Лурка из Фуэнте-де-Кантоса?

— Да, это я.

— Тогда беритесь за шпагу, потому что кровь моего отца взывает к мести! Я — Франсиско де Сурбаран!

Они сразились. Поединок был краток. Сильверио де Лурка упал на землю с криком: «Меня убили!» — а Сурбаран скрылся с места событий.

Прямо скажем, история весьма характерна для того периода, когда испанцы поголовно помешались на вопросах чести, и не только дворяне и солдаты, но даже галантерейщики и лакеи носили шпаги и моментально вытаскивали их из ножен в ответ на оскорбления. В галерее Брансвика есть предполагаемый портрет Сурбарана, который придает легенде определенную достоверность. На нем изображен смуглый мужчина с черными усами, козлиной бородкой и копной нечесаных волос; его темные глаза смотрят серьезно и сурово. Глядя на него, не скажешь, что он может простить или забыть обиду. В Мадриде также есть рисунок, в котором предполагают портрет Сурбарана, но на нем он гораздо старше. Волосы редкие и седые, выражение — кроткое. Но в обоих случаях у нас нет достоверных оснований для атрибуции. Существует версия, согласно которой художник изобразил себя на нескольких своих больших композициях, таких как «Апофеоз святого Фомы Аквинского» или «Энрике III и падре Яньес» в капелле монастыря в Гуадалупе. Но это опять же только догадки.

Однако недавно музей Прадо приобрел небольшую картину, в которой только закоренелый скептик не признает автопортрет художника в старости. Она называется «Апостол Лука-живописец перед Распятием». Художник стоит сбоку от креста, в руках у него палитра и кисти. Он худ и изнурен, кадык торчит на его тощей шее, у него огромная лысина, и только на затылке остались жалкие седые волосенки, которые свисают на плечи. У святого Луки такие же высокие скулы, как на картине из Брансвика, хотя теперь щеки запали; большой крючковатый нос, длинная верхняя губа и немного срезанный подбородок, наполовину скрытый редкой всклокоченной бороденкой. Он одет в просторную коричневую блузу, какую вполне мог носить Сурбаран или любой современный художник. Это портрет человека, сломленного годами нужды, неудач и разочарований. Прижав правую руку к сердцу, он смотрит на своего умирающего Господа с униженным, жалким обожанием, как незаслуженно побитый пес.