Царь Иисус - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Ранке Грейвс cтр.№ 33

И от египтян их освободил.

Не ты ль, Господь.

Давида лик суровый.

Украсил ветвью нежной, ветвью новой.

Былую славу восприять готовой?

И то же песнопевцы нам рекли.

Правдивые от первых дней земли.

Помимо Бога петь бо не могли.

И ныне клятва повторится нам.

Какой потомству клялся Авраам.

Ханаан давший нашим праотцам.

Тебе не удивится мир, вещая:

— Вот всадник скачет, путь наш расчищая.

Спасая и к бессмертью приобщая.

И, как заря приходит мрак изгнать.

Он снимет такоже грехов печать.

И снищем мы вовеки благодать! {7}

Когда маленькому Иоанну исполнился месяц, Елисавета дала обет посвятить его Иегове, чтоб он стал пожизненным назореем, описанным в шестой главе Книги Чисел: бритва никогда не должна касаться его головы и не должен он есть (и пить) ничего, что делается из винограда, от зерен до кожи. Соревнуясь с Захарией, она тоже сочинила колыбельную песню, которую до сих пор помнят в Аин-Риммоне, где, я сам слышал, ее пела деревенская женщина своему расшалившемуся малышу:

Однажды теплым вешним днем.

Пошла гулять я в сад.

Деревьев много в том саду.

Но краше всех гранат.

На солнце каждый лист его.

Сверкает, как берилл,

И много пурпурных цветов

Он меж листвы раскрыл.

Я руку протяну к цветку,

Сорву и сберегу —

Так, древо краше всех древес

Припомнить я смогу {8}

Слухи о внезапном исцелении Захарии вскоре достигли Иерусалима, и ему было приказано явиться к первосвященнику. Захария запер в кедровый ларец свою незаконченную работу, написал и запечатал завещание, поцеловал на прощание Елисавету и маленького Иоанна и один отправился в Иерусалим, не в силах отогнать от себя тяжелые предчувствия.

Когда на другой день он въехал в старую часть города и постучался в дом первосвященника Симона, ему велено было подождать в передней, куда для него принесли освежающие напитки. Симон созвал Великий Синедрион, или Совет, в своем доме, а не в Каменном доме, как обычно, «ибо поставил перед собой цель изучить все, что произошло с Захарией в Святилище, с точки зрения политической важности происшедшего». Он потребовал от членов Синедриона сохранить в тайне время, место и цель их собрания.

Великий Синедрион не надо путать с другим Синедрионом, который называется Бет-Дин, или Высший суд. Сначала Синедрион был один, но когда царице Александре, вдове царя Александра Янная из рода Маккавеев, более сильная партия фарисеев отказала в достойных похоронах ее мужа, она заставила их изменить свое решение, пообещав, что в Синедрион войдут одни фарисеи и из него будут исключены те саддукеи, которые были самыми близкими помощниками Александра и вместе с ним совершили избиение восьмисот фарисеев. Саддукеи же создали еще один Синедрион, официально утвержденный отцом Ирода, когда Юлий Цезарь сделал его наместником в Иудее. Первый Синедрион оставался почти исключительно фарисейским и занимался только делами религии. Политический же Синедрион, который стал называть себя Великим Синедрионом и взял на себя все остальные дела, был саддукейским, хотя в него входили и некоторые фарисеи. Теоретически для евреев не было разницы между религиозными и светскими делами, потому что и экономическая, и вся прочая жизнь подчинялась Закону Моисея, однако Великий Синедрион был в каком-то смысле выгоден, ибо подошел реально к иноземным институтам власти в Иудее, которые для фарисеев словно бы не существовали вовсе. По этой причине Высший суд настаивал, чтобы мезуза {9}, прикрепляемая к дверям обычных домов, прикреплялась и к Каменному дому, когда там держит совет Великий Синедрион. В присутствии же Высшего суда это здание становилось священным, и мезуза временно снималась.

Симон решил слушать дело Захарии в Великом Синедрионе, хотя вполне мог передать его в Высший суд. Если, не дай Бог, докажут, что Захария виновен в каком-нибудь нарушении, то глава дома Авии сможет уговорить своих широко мыслящих саддукеев покончить с этим делом, написав благоразумный отчет и отложив его згпе (Не, то есть на неопределенный срок. Но ему пришлось действовать тайно и быстро, чтобы опередить Высший суд. У всех членов Великого Синедриона был богатый юридический опыт, все знали иностранные языки и разбирались в гуманитарных науках, не говоря уж о доскональном знании Писания, так что если не они, то кто еще мог бы разрешить дело Захарии, не поднимая лишнего шума?

К тому времени, когда посланные обошли весь город и члены Синедриона собрались под председательством Симона, наступили сумерки, однако Захарию еще не вызвали. Симон предпочел сначала расспросить Рувима, сына Авдиила, почему в ту ночь, когда Захарию поразила немота, он тайно вынес из Святилища что-то мокрое, завернутое в плащ?

Рувим обвел взглядом суровых старцев, священников и книжников, сидевших полукругом по обе стороны от кресла председателя, и три ряда младших членов Синедриона, которые тем не менее все были опытными судьями, и двух писцов, державших наготове перья и бумагу, и его охватил страх. Он решил сказать правду и не покрывать больше Захарию.

Он поклялся, что когда вошел в Святилище, то священный огонь уже погас на алтаре, хотя все семь светильников полыхали ярким пламенем. Желая соблюсти честь дома Двии, он убрал мокрые поленья с алтаря, вновь развел огонь и, как положено, сжег жертвоприношения, а эти самые мокрые поленья вынес из Святилища, когда рассвело, надеясь, что смотритель Завесы, пришедший отпустить его домой, ничего не заметил.

Самон сказал:

— Думаю, ты поступил правильно, сын Авдиила, хотя, несомненно, было бы лучше, если б ты немедленно сообщил о случившемся мне или почтенному главе твоего дома. — После чего, поклонившись престарелому священнослужителю, он продолжал: — Братья и сыновья, желает кто-нибудь из вас задать вопрос просвещенному Рувиму?

Младший член суда с курчавой бородой вскочил с места и запальчиво крикнул:

— Святой отец, спроси его: «Чья злая рука, по его мнению, погасила огонь?»

Поднялся одобрительный гул, прерываемый время от времени возгласами негодования. Белобородые старцы в первом ряду повернули головы, чтобы выразить неодобрение столь непристойной торопливости молодого человека. К тому же все привыкли, что судей в задних рядах всегда видно, но никогда не слышно. Более того, правила запрещали им выступать с обвинением, да и никакого обвинения еще не было выдвинуто ни против Рувима, ни против Захарии, даже граница между обвинением и защитой еще не была обозначена, а молодой судья уже ясно дал понять, что Захарии не приходится ждать от него ничего хорошего.