Алексей Орлов - читать онлайн книгу. Автор: Нина Молева cтр.№ 3

На приходскую церковь зря согласилась. Недостойна она папеньки. Что сразу по отпевании в Отраду ехать положили, так это и Донской монастырь в той же стороне. Экой там собор Донской Божьей Матери преогромный. Певчие — заслушаешься.

И то верно, не жаловал папенька московских обителей. Хотела на бабью шерстяную ярмарку в Ивановский монастырь заехать, запретил настрого. Евфимьевна сказывала, всегда объезжал. Вся Москва толковала, будто там дочка императрицы Елизаветы Петровны век свой коротает. Мало что инокиня, так еще и обет молчания приняла — для нее одной церковь есть со своим причтом. Высочайшие особы навещать ее заезжают из Петербурга, а она молчит.

О Новоспасском монастыре и разговоров никогда в доме не бывало. Любопытно дочери гробы Романовых посмотреть, предкам царским поклониться — на все «нет». У няньки спросила, та только руками замахала: не гневи, батюшку, графинюшка, и весь сказ.

А Отраду для захоронений семейных орловских еще двадцать пять лет назад выбрали. Дядюшка Иван Григорьевич решил Григория Григорьевича там положить. Не больно-то милостива к ним Москва оказалась, так лучше пусть на «Орловщине» лежит. «Орловщиной» земли свои на речке Лопасне, что обок Оки, назвали.

У дядюшки Федора Григорьевича — Нерастанное, у дядюшки Владимира Григорьевича — Семеновское да Щеглятьево, у папеньки — Хатунь. Вот свое Семеновское дядюшка Отрадой и назвал. Вся семья у него собиралась. Дядюшка Иван Григорьевич говаривал: зачем всем чудеса городить, лучше каждому хозяйством да делом заниматься, а Орловым всегда было лучше под одной крышей собираться. Тем всю жизнь и сильны были — как пять пальцев в кулаке.

Никак приехали? Возок стал. В окошко ничего не видно. Чего-то кучера да форейторы крик подняли. Бичи хлопают. Возок назад осаживают. Евфимьевна вызвалась пойти посмотреть — графинюшке своей не разрешила.

Вернулась, лица на ней нет: постромки у катафалка запутались — как-никак шестерня. Чуть гроб графский на землю не вывернули. На повороте. Покуда с постромками да осями разбирались, гроб крепили, мальчонку колесами придавили.

Мальчонка жив ли? Евфимьевна головой трясет: доведаешься разве — народу сразу набежало, чисто нетолченая труба.

Тронулись. Мальчонке не забыть денег послать. Или родителям. Примета плохая… И то сказать, какие уж приметы на похоронах.

Графиня Наталья Григорьевна не приехала. Все думалось, поспеет, появится. Нет… Сам граф Буксгевден военными делами занят — время тревожное, военное. А может, и не посоветовал супруге бывший дядюшки Григория Григорьевича личный адъютант.

Папенька как-то раз отрезал: не подвернись под руку, когда Наталья Григорьевна по первому выпуску Смольный институт кончала, не имела бы Россия великого военачальника. Оно верно, как обвенчались, Орловы ему помогать стали. Сколько раз за него государыню просили.

Да ведь и Екатерина — от злых языков куда денешься! — будто бы Смольный для незаконной дочки придумала. Папенька видеть Наталью Григорьевну не захотел, а денег не жалел. Вот теперь не явилась. Один генерал Чесменский рядом, да недобрый он какой-то!

Приехали… Дверцу возка открывают. Прощаться пора настала. В последний раз. Папенька…

Отпевание отошло — сразу в путь. Кучера накрепко колокольцы подвязали — не залились бы в дороге. Священник папенькины сани обошел, благословил. Пути-то всего сто верст, а сколько дней пройдет: вскачь не доедешь.

Обоз на пол-улицы растянулся. Хорошо, по Москве не ехать: один поворот и каширская дорога. Папенькина. Любимая. Летним временем — приволье. Луга. Пашни. Ветер волнами ходит. От реки прохладой тянет. За день до Острова доезжали. Папенькина воля — не выезжал бы оттуда. Коломенское хорошо, только Остров куда лучше. Под шатер по лесенке каменной, крутой-прекрутой подымешься, дух перехватывает — ширь такая, простор. Река Москва в лугах вьется. И коням славно. Папенька говорить любил: к скотине у него тяга от семьи и от мест родных — бежецких.

О давних временах у Орловых не вспоминали. Иное дело — бежецкий Верх. Нынешний Бежецк. Отсюда корни родовые тянулись. И даль наша, орловская, говаривал папенька.

Название пошло — новгородцы в те поры, когда еще Москвы и в помине не было, между собой крепко повздорили. Кто обществу подчиниться не захотел, на берега Мологи ушли, свой город поставили. Поначалу Бежичами назывался, потом уж Бежецким Верхом.

Доходили туда татары и сам хан Батый. Спорили за местные земли тверские и московские князья. Делили, переделивали. Места будто бы и небогатые — песок вперемежку с булыжником, а урожаи славные шли. Скотина особенная водилась. На высоких местах, холмистых, — рыжая, на равнинных — черная в белых пятнах. У рыжих молока поменьше, да оно погуще, у черных наоборот. Папенька и тех и других в Остров пригнал.

А разница, видно, от корелов. Их, пленных, государь Иван Грозный на бежицких землях поселил. Прижились, возвращаться на родину не стали. До сих пор на своем языке говорят, обычаи блюдут.

В Смутное время ничего от Бежецка не осталось — до тла сгорел. Государь Михаил Федорович распорядился в первый же год своего царствования город отстроить, а губным старостой назначил Орлова Владимира Лукьяновича. Прадедушку.

Владимиром Лукьяновичем гордились. Папенька толковал: губа — что нынешний уезд. Земли много и народу немало. Староста губной всеми делами судебными ведал и народ на учете держал: каждого новоприбылого в губу опрашивал. Мол, откуда да зачем прибыл, чем заниматься собрался. Порядок такой во всем Московском государстве соблюдался.

Вот только отстроили Бежецк на новом месте. А старая городская земля отошла к Орловым и к деревеньке Бежице. И герб у него появился — на серебряном поле куст малиновый с одной ягодой.

Господи, мысли какие случайные в голову лезут! А может, и не случайные… Должно же было так выйти, что перешла к Орловым земля города знаменитого. И в Хатуни тоже. Отец Василий, что в нашем Хатунском храме служит, сказывал, село это древнее-древнее. Москвы еще не было, а оно уже в Рязанское княжество входило. Промыслами славилось, торговлей.

Да это бы и Бог с ним, только до села стояло там самое что ни на есть древнее городище. На мысу речки Лопасни. Народ там селиться перестал — погост устроили. По вечерам кресты огромные, черные, словно в небе над речкой плывут. Страшно так. И торжественно. Журавли летят, непременно на погосте передыхают. И плачут. Надрывно так, словно своего провожают.

Папенька никогда на погосты не ходил, да и дочери заказывал. Это вот когда с отцом Василием ненароком удавалось на поминовение какое сходить. А сердился: у тебя, мол, грехов, графинюшка моя, нет, я же за свои сам ответ держать буду. Ты на себя их не бери — не по твоим плечикам девичьим. Только кому же, кроме дочери, за отца молитву творить.

А Остров наш великокняжеским был. И царским. Государь Иван Грозный Преображенскую церковь здесь поставил — налюбоваться не мог. Жил в тереме своего родителя, великого князя Московского Василия III. Царь Алексей Михайлович все по-своему переделал. Государев двор невиданной красоты соорудил — иностранные гости описывали: сады, двор конюшенный.