Софья Алексеевна - читать онлайн книгу. Автор: Нина Молева cтр.№ 85

— Что уж теперь локти-то кусать? Поздно.

— Ничего не поздно! Вспомни, как у батюшки из-под венца невесту увели — ахнуть не успел.

— Людей верных нет. На кого положиться-то? Да и государь-братец нраву нелегкого. На своем упрется, ничего ему не докажешь. Ты вспомни, Софьюшка, там Борис Иванович Морозов, самый что ни на есть близкий к государю человек, паутину сплел, а здесь? Самые близкие сватовство и устроили.

— Погоди, погоди, Марфа Алексеевна, руки-то опускать. Лучше про Грушецких вспомни, коли есть что вспоминать.

— Есть-то есть, да хвастаться нечем. Прадед их, никак, при Борисе Годунове из Польши в Москву выехал. Коронным хорунжим был. Сына его за московское осадное сидение землями пожаловали да воеводой на Белоозеро посадили. А уж внук, Семен Федорович, воеводою в Чернавске, кажись, по сей день сидит. Небось теперь-то в Москву со всяческим почетом переедет. Ты сказала Агафья Семеновна? Выходит, дочка его. Больше ничего и не вспомню.

— Нешто нужно больше, чтобы царицею московскою стать! Теперь эти Грушецкие хуже Нарышкиных ко двору полезут. Вот босота-то, вот босота! Может, и вовсе папежники. Святейший-то что говорит, не слыхала?

— Благословил, царевна-сестрица, на долгое счастье да верную любовь. Не знаю, верить ли, только все твердят, будто владыка и посоветовал государб-братцу законным браком сочетаться.

— Ему-то на что? Будто не ведает, слаб Федор здоровьем, куда как слаб. С молодой женой и вовсе последние силы потеряет.

— А может, и наберет.

— Оставь, Софья! Ни к чему разговоры эти. Как хочешь, только с государем-братцем потолковать надо. Объяснить.

— Что объяснить-то? Сердцу запретить, что ли? Так в нашем роду отказу не бывает. Сама, поди, знаешь…

— О чем это ты?

— Да так сказалося. Хочешь, иди. Не прогневать бы братца. Бог весть, как расправиться с сестрицами вздумает, чтоб под ногами не путалися. На мой разум, хитрость какую придумать. Хитростью беду отвести.

— А что об Агафье толкуют? Поди, разглядели всю, не иначе.

— Бойкая, бают, на ответы скорая. За словом в карман не полезет. Смешливая.

— Собой-то хороша ли?

— Ну, уж тут самим глядеть надо. Еще наглядимся, небось. Одно только — всему ляцкие обычаи предпочитает. Да и одета по ихней моде. Ходит — каблучками стучит. Да какой их достаток, чтобы как положено девку снарядить!

— Читать-писать умеет ли?

— Многого от меня захотела, Марфа Алексеевна! Будто сваха, вести собираешь. Поздно, матушка, на все поздно. Просватана уже молодая царица. Одна и радость — Наталье с ее охвостьем ждать больше нечего и надеяться не на что. Бог даст, пойдут у государя-братца детки, останется ей в Преображенском век вековать.

— Может, и так, а все нам не легче. Родов знатных государб-братцу не хватило!

— Однолюбы мы, Марфушка, в том-то и беда. Однолюбы!

— Дай-то Господи, чтобы тебя судьба эта миновало, Софья!

— Вот и управились с приказами, слава тебе, Господи! Батюшка покойный только начало положить успел, а мы, гляди, в четыре года скончали, Иван Максимович. Теперь и перед иноземцами не стыдно. Красота-то какая! Гляжу, наглядеться не могу.

— Истинно красота на московской земле невиданная, великий государь. Лестницы с крыльцами длинные, высокие, прямо от верхних житей на Ивановскую площадь. Челобитчик пойдет, сразу страх в душе почует. За пустяками путь такой не проделаешь — оторопь возьмет. Крыльца узорчатые — постарались мастера.

— Сам вижу да любуюся. Ты лучше скажи, Иван Максимович, ладно ли приказы размещены. Приказ Каменных дел бестолково их рассчитал.

— Все по твоему велению, государь. От Архангельского собора первый — Посольский. В нем еще с Вукола Смирнского велено сидеть.

— А думный дьяк Ларион Иванов только 30 мая, никак, на Исаакия Далматского перешел.

— Верно, все верно, государь. Бумаг-то у них больно много — не управились. Да и сыро там в палатах было. Покуда до-суха-то протопили, оно к весне и подошло.

— Дальше Разряд поместили?

— Разряд, великий государь. У проезжих ворот Большая Казна и Новгородский приказ с Четвертями. По той же линии, на Мстиславском бывшем дворе от проезжих ворот приказал ты, государь, быть приказу Поместному, за ним Казанского дворца, а в крайних палатах — Стрелецкому.

— Колодец-то у нас где?

— В палатах Казанского дворца. Вода-то до чего хороша, государь. Вкусная, сладкая, а холодна — зубы ломит.

— Вот и славно. Все ли теперь устроилися? Ни о чем не бьют челом кляузники?

— Как можно, государь. Бога за тебя молят.

— Сам ведаешь, не молитвы мне ихние нужны, а дело. Вотчинами да поместьями надобно всерьез заняться. Жалоб не оберешься. Поди разбери, кто прав, кто виноват. А земля, известно, хозяина любит. Без межевания не обойтись.

— Тебе виднее, государь, а только и с межеванием раздоров не убудет. Только бы еще пуще не разгорелись. Тебя донимать станут. Так по углам ссорятся да кляузы пишут, а так все к тебе с челобитными пойдут.

— Чего это ты, Иван Максимович, прежде беды с соломкой бегать решил, подстилать ее вздумал?

— Да не так уж и прежде, государь. Вон в теремах какие толки пошли. Для начала и их хватит.

— В теремах? И кто ж толкует?

— Да хоть бы государыни-царевны. Мол, как можно родню царскую тревожить. За Милославских горой, а они, известно, не раз на соседские земли зарились, только что спорить с ними мало кто решался.

— Имен не называй — сам догадаюся. И все-то им, сестрицам моим, не сидится, не терпится. Царевичами бы им родиться. На что Иванушка наш тихий да смирный, вроде и не царевич вовсе. Старший братец, царевич Алексей Алексеевич, сказывают, тоже покладист был да уступчив, а царевны…

— Вот я и говорю, надо ли смуту, государь, заводить.

— Надо, Иван Максимович, надо. От межеванья всем польза будет, а без него немногим. Не стану Милославских беречь — закон для всех един. Все перед государем в ответе.

— Слышу, государь-братец, о родне нашей толкуешь.

— Ты, Софья Алексеевна?

— Я, государь, я и есть. Прости, не упредила. Да время ко всенощной. Подумала, с делами ты, поди, рассчитался. Может, и для сестры время найдешь.

— Как не найти. Садись, садись, царевна-сестрица. Иван Максимович нам не помешает. Говори, что на душе.

— Помешает, государь-братец. Дела мои семейные, чужих ушей не касаются.

— Каких же наших дел Иван Максимович не знает? Тайн у меня от него нету.

— Знаю, знаю, государь. Да только что найдешь нужным из нашего с тобой разговору, то ему и расскажешь. Если не воздержишься. Тебе судить.