Софья Алексеевна - читать онлайн книгу. Автор: Нина Молева cтр.№ 26

7 декабря (1659), на память преподобного Нила Столбенского и святого Амвросия, епископа Медиоланского, царь Алексей Михайлович выходил за Калужские ворота встречать рать боярина князя Алексея Никитича Трубецкого и образ Спаса, который был с войском в походе на юге. После встречи шествие тихим шагом с пением направилось в кремлевский Успенский собор для участия в торжественном молебне.

Никогда б не подумать, что новогодье нынешнее к такому празднеству приведет. Где там! Хоть Федор Федорович князь Куракин и отбил от Лохвиц отряды Ивана Выговского, [49] а все сила у поляков была великая. Оно верно, что и князь Иван Андреевич Хованский разбил поляков Воловича у Друи, да пал на поле брани боярин Семен Романович Пожарский. В битве под Конотопом.

Вот и пришлось по крымским вестям и в Москве спешно Земляной город делать да по городу острог городить. Работы невпроворот. При государе Федоре Иоанновиче, когда в первый раз деревянный город округ Москвы рубили, тоже спешить приходилось. Не зря его Скородомом в народе и назвали. Стена на пятнадцать верст, башен одних без малого шестьдесят, из них дюжина воротных. Высота стен немалая — по две с половиной сажени — без лестниц приставных не перемахнешь. Да что толку — в Смутное время все сгорело. Батюшка велел на их месте вал земляной насыпать, округ ров глубокий выкопать. Незадолго перед кончиной и ограду деревянную поставил. Строить — не строить, а чинить все пришлось. Спасибо, плотницкие мастера умелые оказались. Все к сроку справили, а Серпуховскую да Калужскую башни каменщики вывели — больно сторона опасная. Слава Те, Господи, обошлось.

А Семена Романовича жалко. Другого такого полководца поискать. Хоть в плен его под Конотопом и захватили, при допросе самому хану в глаза плюнул. За то и головы лишился. Княгинюшку свою Авдотью Васильевну осиротил. Деток нету. Каково ей век одной доживать. Назарыч сказывал, заперлась в своем Ховрине, акромя сестер Аксиньи да Афимьи, видеть никого не хочет. Во дворец звал к царице — хворостью отговорилась. Любила, знать, своего соколика. Вон о нем какую песню уже сложили — Назарыч сказывал:

Как два ясныя соколы

В чистом поле слеталися,

Съезжались в чистом поле

Пожарской-боярин с татарином,

Помогай, Бог, князю Семену Романовичу Пожарскому!

Своей саблей вострою

Он отводил востро копье татарское

И срубил ему голову,

Что татарину-наезднику…

Славная песня, ничего не скажешь. Только не сумел Алексей Никитич Конотопа взять. Никакая осада не помогла. И конца войне этой не видно.

20 января (1660), на память преподобного Евфимия Великого, родилась у царя Алексея Михайловича дочь царевна Мария Алексеевна.

Февраль (1660) — в Москве был созван собор для решения вопроса о патриархе.

— Видишь, великий государь, весь Собор, как один человек, порешил Никона патриаршьего сана лишить. Нонича, кажись, каждый уразумел, сколько вреда гордыня его принесла. А ты будто и не рад вовсе. С твоих же государевых плеч обуза спадет. Давно пора! Больно милостив ты у нас!

— Что ж, боярин, до конца приговора Собора не договариваешь. Сан с себя святейший и так уж давно сложил — за митру патриаршью не держался.

— На словах, великий государь, только на словах!

— А на деле, скажешь, собор Воскресенского монастыря строил — восьмое чудо света.

— Что собор, государь, Митяй Полозов недавно оттуда вернулся, сказывает, скит себе построил — как есть второй свой дворец кремлевский. Вот и план Митяй срисовал, каково? Тут тебе и жилье, тут тебе и храмы, да сколько! В полуподвале храм на четырех столпах с четырьмя покоями жилыми, на первом этаже — трапезная да две кельи, на втором — покои патриаршьи из трех комнат и еще один храм, да на кровле — келья патриарха и звонница. Повсюду печи ценинные узорные с лежанками. Кругом роща березовая шумит. Рай да и только. Весь скит изразцами цветными изукрашен да выбелен. Да он себя, великий государь, иначе как во дворце и не мыслит. Потому Собор за гордыню его и положил лишить Никона чести, архиерейства и священства. Кабы Епифаний Славинецкий [50] не вмешался, все бы сразу и устроилось. Он один многих смутил — вот теперь и решай, что делать.

— А про что Епифаний толковал?

— Будто коли архиерей добровольно с себя сложит власть, нельзя, мол, его сана лишить да права по архиерейскому чину служить. На то вину доказать надо да суд назначить.

— Ну, раз правило такое…

— Да нешто ты, великий государь, крикуну такому верить станешь? Чего это он один шумит, а не все архиереи? Может, просто руку Никона держит да время тянет?

— Время-то что тянуть — все едино сана Никону не вернуть.

— Верно, не вернуть. Только он сам хочет в выборах да поставлении нового патриарха участие принимать. Неужто на то ему волю давать? Ведь опять все в свою пользу повернет — больно ловок да и Собор свой в руках крепко держит. Вон сколько соборян при себе в Воскресенском монастыре кормит.

— А что тяжба его с Боборыкиным? Как Монастырский приказ решил: кому землю присудил?

— Ох, государь, и сказать-то страшно. Монастырский приказ землю Боборыкину отказал, а Никон возьми да прокляни Боборыкина-то! Вот и поди, патриарх — не патриарх, а с проклятьем каково жить? И никакой управы на владыку нету.

— Ничего не скажешь, дело не простое, но и сплеча его не решить. Вот митрополит Газский Паисий присоветовал всем вселенским патриархам 25 вопросов про Никона послать, имени его не называя. Вроде как для примеру. Что святейшие решат, то и приму, а пока пусть живет в монастыре, лишь бы в Москву не наезжал. Видеть его не хочу, и конец.

Двадцать третьего февраля (1660), на память Поликарпа, епископа Смирнского, и преподобного Александра монаха, начальника обители «Неусыпающих», царь Алексей Михайлович чествовал торжественным столом в Золотой палате рать А. Н. Трубецкого. Сам князь Трубецкой получил в награду шубу бархат золотой в 360 рублей, кубок в 10 фунтов, в придачу к окладу 200 рублей и прародительскую князей Трубецких вотчину — город Трубчевск с уездом.

— Потолковать с тобой, князь Алексей Никитич, решил. А в шатерную палату позвал, чтобы глаз любопытных поменьше округ было. Голова от дворцовых пересудов пухнет. Иной раз за цельный день с мыслями не соберешься — колготня одна. Беда моя — стар ты стал, князь. Погоди, погоди, сил в тебе на государские дела, может, и хватит, а в поле боле посылать не хочу. Пускай иные, что помоложе, мокнут да зябнут — ты мне в Москве нужен. Верю тебе, Алексей Никитич, как себе верю.