Митридат, слушая Манеса, удивлялся все больше. После предостережений Тирибаза он считал его человеком, лишенным благородства, и не предполагал, что тот придерживается каких-то особых царских правил, выходя на поединок.
— Ты согласен? — спросил Манес, все еще лежа на земле. — Согласен, — сказал Митридат.
— Тогда помоги мне встать, — прокряхтел Манес. Пафлагонцы и понтийцы с недоумением взирали на то, как оба царя вновь садятся на коней и разъезжаются в разные стороны. Митридат подобрал свой меч и взял в правую руку дротик, которым так постыдно промахнулся в самом начале поединка. Отыскал свой дротик и Манес.
Теперь цари не стремились гнать коней навстречу друг другу, но скакали по кругу, держа копья наготове.
На этот раз промахнулся Манес. Зато дротик Митридата, пущенный сильной рукой, пробил насквозь щит пафлагонца. Манес отбросил ставший обузой щит и схватился за меч.
Митридат налетел на него, как орел на раненого волка.
Отбитый бок давал Манесу о себе знать, поэтому он больше защищался.
Звенела сталь клинков. Задирая головы, храпели скакуны. Манес уворачивался, отступал. Улыбка больше не играла у него на устах. Но он не робел, в его ответных выпадах не было суетливости и спешки.
Митридат не заметил, как снова попался на ту же уловку Манеса. Меч вылетел у него из руки, когда он уже собирался поразить своего соперника в грудь.
Вдобавок конь под Митридатом споткнулся и сбросил его. Манес с победным возгласом вскинул над головой руку с мечом. Пафлагонское войско ответило ему восторженным гулом. Понтийские военачальники приуныли: превосходство Манеса чувствовалось во всем.
Однако дальнейшее поразило всех, кто это видел.
Оказавшийся на земле Митридат живо вскочил и кинулся к своему противнику, будто подстегнутый плетью. Он обеими руками толкнул в бок жеребца Манеса, и тот с коротким ржанием повалился на зеленую траву вместе с седоком.
Гул восхищения и восторга прокатился, подобно волне, по всему понтийскому войску.
Манес, изрыгая проклятия, заставил коня подняться и вскочил на него, намереваясь ринуться на пешего Митридата. Но Митридат, схватив белогривого за узду, с неимоверной силой рванул на себя. Передние ноги у бедного животного подломились, конь покатился по траве, смяв при этом Манеса.
Напрасно Манес, привстав на одно колено, звал к себе своего белогривого. Жеребец, напуганный таким обращением, мчался в сторону пафлагонской конницы с развевающимся по ветру хвостом.
Манес плюнул в сердцах и поискал глазами меч, который выронил, когда конь подмял его под себя.
Он увидел свой клинок в руке Митридата.
Понтийский царь остановился в двух шагах от Манеса. На голове Митридата не было шлема, растрепанные вьющиеся волосы делали его еще моложе, голубые глаза царя сверкали холодным блеском. Сделав усилие, Манес поднялся на ноги и расправил плечи.
— Я победил тебя, — хрипло промолвил он, глядя в лицо Митридату. — Победил в честном поединке.
— В самом деле? — Митридат усмехнулся. — А я вот побежденным себя не чувствую! Побежденный обычно просит пощады. Я ее не прошу и, даже более, заставлю просить о пощаде тебя.
С этими словами Митридат отшвырнул Манесов меч и, бросившись на пафлагонского царя, оторвал того от земли мощным рывком. Манес невольно вскрикнул от страха, когда молодой силач поднял его над своей головой без особых усилий, словно весил Манес не больше, чем овца.
— Так ты говоришь, победил меня? — с издевкой спросил Митридат и бросил пафлагонца к своим ногам.
Манес закричал от боли, шмякнувшись на спину. Две сильных руки вновь подняли беднягу Манеса высоко над землей. И снова прозвучал издевающийся голос Митридата:
— Говоришь, победил меня в честном поединке?
Ударившись о землю вторично, Манес так клацнул зубами, что у него потемнело в глазах.
— Я проиграл, Митридат! Я побежден! — завопил Манес, болтая руками и ногами в воздухе: юный царь собирался ударить его оземь в третий раз. — Ты победил!.. Пощади меня!.. Пощади!!!
— Клянешься ли ты вернуть угнанный скот? — спросил Митридат, по-прежнему держа Манеса над головой.
— Клянусь всеми богами! — торопливо выкрикнул Манес, потеряв голову от боли и страха. — Твои стада недалеко отсюда, скоро ты их увидишь!
— Клянешься ли ты не нападать больше на мое царство? — продолжал грозно вопрошать Митридат.
— Клянусь, я забуду сюда дорогу! — без промедления отвечал пафлагонский царь, чувствуя железную мощь держащих его рук.
В следующий миг он обрел почву под ногами. Все стало на свои места: синева небес, зелень широкого луга, два войска, застывшие невдалеке…
Манес стоял, покачиваясь на гнущихся ногах, и взирал на широкую спину спокойно удаляющегося Митридата. Он шел к своему коню, пасущемуся невдалеке, шел уверенной походкой победителя.
Со стороны понтийского войска к Митридату скакали всадники. Оттуда неслись восторженные победные крики.
В голове у Манеса гудело, во рту был соленый привкус крови. Свинцовая тяжесть, навалившаяся на плечи, давила его к земле. Манес сел на траву и закрыл лицо руками.
Подбежавшие слуги тормошили царя, о чем-то спрашивали…
Манес не отвечал, чувствуя себя бесконечно жалким и униженным. Впервые его одолел в поединке юноша, годившийся ему в сыновья, причем одолел без оружия, показав тем самым свою неукротимую силу и еще более неукротимую волю.
* * *
Манес сдержал слово: угнанный скот вернули Митридату. В ожидании, когда пафлагонские пастухи перегонят коров и овец обратно во владения Митридата, два войска разбили стан в той же долине. Пафлагонцы — в проходе между двух гор, понтийцы — на просторной равнине недалеко от них.
За эти дни Митридат несколько раз навещал Манеса в его шатре. Пафлагонский царь после неудачного поединка почти не вставал с ложа. Возле него постоянно крутились лекари с какими-то снадобьями и припарками. Они с уважением поглядывали на рослого царя понтийцев, который со знанием дела давал им советы, приходя в гости, какие травы нужно прикладывать к больным местам, из каких готовить отвар, чтобы принимать внутрь.
На расспросы Манеса, где Митридат научился лекарскому искусству, тот лишь таинственно улыбался. Молодой царь был не очень-то разговорчив, чем также нравился Манесу.
Во время одной из бесед наедине Манес показал Митридату гемму с изображением царицы Лаодики.
— Ты думаешь, я позарился на твой скот? — признался Манес. — Ничуть не бывало! Вот эта женщина — цель всех моих вторжений в Понт. Я давно добиваюсь того, чтобы она стала моей женой, но все без толку.
— Мать ни разу не обмолвилась, что кто-то усиленно добивается ее руки, — удивленно сказал Митридат, разглядывая на ладони гемму с выпуклым профилем красивой эллинки.