К дракам в пивных Мюнхена полиция привыкла. Однако в конце 19-го года было дано указание взять пивную «Бюргербройкеллер» под особый контроль. Командирам подразделений, выезжавшим на инциденты, было приказано не арестовывать парней с членскими билетами Немецкой рабочей партии. Некоторые из командиров, состоявшие на хорошем счету у начальства, например, расторопный новичок Генрих Мюллер, получили разъяснение: этой партией заинтересовалось командование и сам бывший 1-й генерал-квартирмейстер Эрих фон Людендорф, недавно вернувшийся в фатерланд из вынужденной эмиграции.
В последней драке в пивной «Бюргербройкеллер» Мюллер арестовал пятнадцать человек. Пятеро были коммунисты; девять — с билетами Немецкой рабочей партии, а еще один, как утверждали его товарищи, забыл свой билет дома. У этого парня была сильно разбита голова.
Один из его товарищей вызвался принести его билет, что вскоре и сделал. Мюллер, правда, все понял, поскольку билет был явно только что сляпан, но… какая разница — Рудольфа Гесса, «члена Немецкой рабочей партии», по инструкции следовало отпустить вместе с остальными.
— Вот вы и прошли боевое крещение, — сказал Гитлер Гессу, когда тот очухался после удара по голове. — Теперь мы можем на вас рассчитывать?
— Вы… Вы можете, — отвечал Гесс.
У него все еще сильно кружилась голова. Его спутница и сокурсница Эльза проводила его до дома Хаусхофера. Профессор вызвал врача. Впервые во взгляде учителя Гесс заметил холодное презрение. Когда на следующее утро вместе завтракали, Хаусхофер прямо сказал, что не одобряет решения магистра «Туле» фон Зеботтендорфа иметь дело со всякой шпаной.
— Мы замыслили великое дело, Руди, — выстроить мост из сакральных знаний предков, который позволит нам, минуя настоящее, шагнуть в будущее. Мы должны создать такое государство, которое своей волей сумеет осуществить этот замысел. Для этого нужен мессия… Только не говори мне про этого Гитлера! — вдруг сердито выкрикнул обычно сдержанный Хаусхофер. — Нам нужен мес-си-я! Тот, кто посредством величия духа соединит земное с небесным! Или хотя бы сыграет такую роль! А этот — видел я его — недоучка, истерик, с оловянными глазами, бонапартишка из пивной! Где твои глаза, Руди?! Где твоя голова?! — он небрежно кивнул на забинтованный лоб Гесса: — Смотри, в этих пивных совсем тебе ее снесет!
— В самом деле, мои дорогие, ведь подобные игры опасны, — фрау Марта Хаусхофер, обращаясь к Рудольфу и сидящему тут же своему сыну Альбрехту, раскрыла свежую газету. — Вот, взгляните. Такой милый мальчик, романтический, мечтал об экспедиции на Тибет. Я знаю его родителей. Что теперь с ним будет?!
В то февральское утро мюнхенские газеты сообщали об убийстве главы советского правительства Баварии, «красного диктатора» Курта Эйснера… молодым офицером, графом Антоном Арко-Валли, тем самым, что за примесь в крови не был принят в «Туле».
И тем же вечером, сидя в своей комнате, Рудольф Гесс писал будущей жене Эльзе:
«Прочти «Эннеады» бессмертного Плотина. Как он созвучен нордической науке! Мы забыли о магической связи со Вселенной, а она жаждет только привести нас в гармонию с собой! Все должно быть связано, все!.. Я понял теперь, что своим поступком сказал мне Арко-Валли: «Там, где связь пока не видна, следует просто окрасить ее — кровью»».
4
«Мифы — это витамины духа». Герр Гербигер, автор доктрины «Вечный лед», не церемонясь, срывал такие фразы у всевозможных авторов, чтобы варить из них собственное ученье. «Свирепый пророк» становился тихим и задумчивым, когда гулял со своим учеником по горному лесу. Произнося монологи, Гербигер постоянно что-то собирал: травы, почки, ягоды, а затем, у себя на кухне, готовил из них супы, отвары и жаркое из корней и заставлял Гитлера есть. Поэтому больше трех дней Гитлер в гостях у Гербигера не выдерживал: он как-то признался Гессу, что, оставшись на четвертый, начал испытывать зверское желание приготовить себе завтрак из самого пророка.
Но это были не единственные мучения. Ганс Гербигер отказывал своему ученику в серьезных теоретических беседах, пока тот не прекратит «махать руками». «Ты мелешь воздух, как мельница, перемалывая собственную энергию, дробя ее впустую. Руки должны быть замком. Глаза щупальцами. Голос — извержением, оплодотворяющим толпу…» — внушал Гербигер в очередной раз, ставя Гитлера перед низенькой обшарпанной стенкой террасы, опасно нависающей над пропастью. «Там, там, — тыкал он пальцем вниз, — там Германия! Туда говори». Гитлер говорил, изо всех сил стараясь унять руки, однако тут же начинало метаться остальное тело, и пару раз он едва не навернулся с двух сотен метров. Наконец Гербигер плюнул, и тогда появился… ящик. Внешне он был похож на высокую, узкую трибуну. Встав в него, Гитлер начал говорить, думая, что стенки только ограничат разгул его рук, и внезапно взвыл от боли. Стоило ему только привычно податься назад, как в спину и пониже что-то впилось; он дернулся было в бок, и правое плечо точно прошило. Весь ящик изнутри оказался утыкан жуткими тонкими иглами, позволявшими, как позже выяснилось, двигать только руками и только по заданной траектории. А лучше было вообще держать их замком там, где мужчине и положено.
Нет, Гербигер не ошибся, предпочтя этого парня остальным. Весь белый и мокрый от напряжения и боли, Гитлер упорно, раз за разом устраивал себе эту «инквизицию» и достиг результата. Вскоре «ящик» был отменен и отправился в сарай, до следующего «ученика». А в тело Гитлера точно вставили штырь. Гербигер, правда, называл это по-другому. Он говорил: «Вот теперь, Адольф, ты пустил корни, и тебя пришлось бы выкорчевывать. Но еще поглядим, отыщется ли такой садовник теперь, когда я начну учить тебя по-настоящему».
Гитлер менялся, когда начинал говорить; это замечали все. Но в остальном оставался прежним. «Мелкий себялюбец, честолюбивое ничтожество» — других определений для него у сопредседателя Немецкой рабочей партии Антона Дрекслера не было. И вот этот «мелкий» — Дрекслеру он был по плечо — принялся активно его подсиживать. Каким-то чудом ему удалось сделать две вещи: во-первых, буквально влюбить в себя респектабельного Рудольфа Гесса, связанного с серьезными денежными людьми; во-вторых, держать на коротком поводке свирепого гомосексуалиста Эрнста Рема, штабиста 7-го военного округа.
Рем, краснолицый, шумный, улыбчивый сангвиник, всюду таскался со своим охвостьем: все, кто попадал в поле его внимания, в конце концов туда встраивались. Единственным исключением стал Гесс, по уши влюбленный в красивую девчонку по имени Эльза Прёль. Это только подхлестнуло нежные чувства Рема, и он стал смотреть на Гесса с таким вожделением, что Дрекслера тошнило. Сам же Гесс с непостижимым для сопредседателя партии восторгом взирал на Гитлера. И вот там, где любой другой наверняка проиграл бы, Гитлер умудрился выиграть, использовав Гесса, скрутил и намотал себе на руку волю Эрнста Рема.
На очередном заседании комитета партии, когда передача руководства от одного сопредседателя к другому должна была пройти как формальность, именно Рем вдруг потребовал выборов. Гесс его поддержал. Гитлер молчал, скромно потупившись. Молчали и остальные члены комитета. Дрекслеру пришлось напомнить, что его Комитет независимых рабочих, объединившись с Политическим союзом рабочих Харера, и составил собственно партию — НРП, и если кто-то желает присвоить себе чужие заслуги… Тут Гитлер вскочил… Однако вместо обычной клоунады с воплями и дерганьем всех конечностей вдруг заговорил твердо и здраво: дело не в председателе… это потом. Дело в ясной концепции и способности ее популяризировать. Для начала собрать большой митинг и заявить о себе. Купить или основать газету. Нужен прорыв. Мы должны действовать как штурмовой отряд. А кто пойдет во главе — неважно. И еще. Правительство красных нам пока не по зубам. Пусть их свергают другие. Мы, НРП, должны выесть под коммунистами их основу — рабочих, увлеченных социализмом. (Он так и сказал — «выесть».) И закончил тоном учителя, утомившегося разъяснять истины тупым ученикам: «Не о председательстве я помышляю, друзья мои, а о программе».