— Я непременно приду, — кивнул Эрагон.
— Вот и хорошо.
Несколько часов Эрагон только ел, пил и обменивался всевозможными историями с друзьями. Медовый напиток тек рекой, свадебный пир становился все более веселым и шумным. Расчистив место среди столов, мужчины всевозможными способами демонстрировали свою доблесть — боролись, стреляли в мишень из лука и так далее. Двое эльфов продемонстрировали свое искусство фехтования, приведя в восторг всех присутствующих ловкостью движений и легким, изящным танцем своих клинков. Даже Арья согласилась спеть, и Эрагон, весь дрожа от нервного возбуждения, точно завороженный слушал ее дивное пение.
Все это время Роран и Катрина говорили очень мало; они просто сидели и неотрывно смотрели друг на друга, словно не замечая ничего вокруг.
Когда нижний край огромного оранжевого солнца коснулся далекого горизонта, Эрагон нехотя поднялся, извинился и вместе с Сапфирой покинул пир и молодецкие сражения. Полной грудью вдыхая прохладный вечерний воздух, чтобы немного прояснить мозги, он шел к шатру Насуады. Она уже ждала его у входа в окружении Ночных Ястребов, и они тут же молча направились к палаткам целителей, где лежали раненые воины.
Несколько часов Насуада и Эрагон провели среди людей, получивших в сражении с Империей тяжелейшие ранения: кто потерял ногу, кто глаз, а некоторые заболели какой-то неведомой неизлечимой болезнью. Многие вардены были ранены только сегодня утром. Другие же получили ранения еще на Пылающих Равнинах, но до выздоровления им было еще далеко, несмотря на усилия лекарей и заклинателей. Еще до того, как они вошли в первую палатку, Насуада предупредила Эрагона, чтобы он не вздумал истощать свои силы, пытаясь исцелить каждого, однако ему оказалось очень трудно удержаться от этого. Порой он почти машинально произносил слова заклинания, способного облегчить боль, осушить нарыв, срастить сломанную кость или убрать уродливый, болезненный шрам.
Один из раненых потерял ногу пониже колена и два пальца на правой руке. У этого человека была короткая седая бородка, а глаза прикрыты черной повязкой. Когда Эрагон поздоровался с ним и спросил, как дела, воин протянул руку и, схватив его за локоть оставшимися тремя пальцами, сказал:
— Ах, Губитель Шейдов, я знал, что ты придешь! Я ждал тебя еще с того момента, как передо мной блеснул свет.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Этот свет высветил саму плоть мира. В одно мгновение я увидел все живые существа вокруг, от самого крупного до самого мелкого. Я видел, как сквозь кожу просвечивают мои кости. Я видел червей в земле и воронье в небе, я видел каждого клеща в вороньих перьях. Меня поистине коснулись боги, Губитель Шейдов! И они не просто так дали мне возможность увидеть все это. Ведь я видел и тебя во время того воздушного боя, и твоего дракона, и ты был точно слепящее солнце среди целого леса неярких свечей. Я видел и твоего брата, и его дракона, и они тоже были подобны солнцу.
По спине у Эрагона пробежал холодок. И он сказал:
— Но у меня нет брата! Искалеченный воин хрипло засмеялся:
— Тебе меня не провести, Губитель Шейдов! Я знаю лучше. Наш мир так и кипит, так и горит вокруг меня, и в этом огне я слышу шепот мыслей, и я узнаю в этом шепоте о самых разных вещах. Ты вот сейчас пытаешься спрятаться от меня, но я все равно могу тебя разглядеть: ты подобен желтому пламени, и вокруг пояса у тебя плывут двенадцать звезд, а еще одна звезда, ярче других, висит над твоей правой рукой.
Эрагон прижал ладонью пояс Белота Мудрого, проверяя, там ли двенадцать бриллиантов, которые в него вшиты. Камни были на месте.
— Послушай меня, Губитель Шейдов, — прошептал раненый, притягивая Эрагона к своему морщинистому лицу. — Я видел твоего брата, и он горел. Но он не горел собственным огнем, как ты, он не светился. О нет! Его душа светилась как бы отраженным светом, и этот свет исходил откуда-то еще, а он… он был всего лишь пустой оболочкой и лишь формой своей напоминал человека. И сквозь него, сквозь эту оболочку проникал тот свет… Ты меня понимаешь? Его освещали другие.
— А где они были, эти другие? Их ты тоже видел? Воин колебался. Он долго не отвечал, потом все же сказал:
— Я мог чувствовать их присутствие; они были где-то совсем рядом… И знаешь, они ненавидели весь мир, ненавидели все сущее в нем, но тела их были от меня скрыты. Они были и там, и не там. Я не могу объяснить лучше… Я бы не хотел приближаться к этим существам, Губитель Шейдов. Это не люди, в этом я уверен, и их ненависть была словно страшная гроза, словно самая сильная буря на свете, которую удалось загнать в небольшую стеклянную бутылку.
— И когда эта бутылка разобьется… — прошептал Эрагон.
— Вот именно, Губитель Шейдов! Иногда я думаю, уж не удалось ли Гальбаториксу пленить даже наших богов и превратить их в своих рабов, но потом я смеюсь над собою и называю себя глупцом.
— Каких богов ты имеешь в виду? Может быть, тех, которым поклоняются гномы? Или тех, кого почитают кочевники?
— Разве это так важно, Губитель Шейдов? Бог — это бог, откуда бы он ни явился.
— Возможно, ты прав, — прошептал Эрагон.
Он уже отошел от тюфяка, на котором лежал тот воин, когда одна из целительниц потянула его в сторонку и сказала:
— Прости его, господин мой. Тяжесть ран совсем свела его с ума. Он все время бредит, рассказывает о каких-то солнцах и звездах, о каких-то сверкающих огнях, которые якобы видит. Порой нам кажется, что он знает такие вещи, которые ему и знать-то не следовало бы, но ты не обманывайся понапрасну: он все это черпает из рассказов других раненых. Им нечем особенно занять себя, вот они и рассказывают друг другу всякие истории, шепчутся, сплетничают, ну, ты и сам понимаешь. А что им, беднягам, еще остается?
— Не называй меня «господин мой», — сказал Эрагон, — я вовсе не твой господин. А этот человек, по-моему, совсем не безумен. Я не могу сказать точно, что он собой представляет, но он, безусловно, обладает некой необычной способностью. Если ему станет лучше или хуже, прошу тебя, дай об этом знать кому-нибудь из Дю Врангр Гата.
Лекарка поклонилась и сказала:
— Как тебе будет угодно, Губитель Шейдов. И прости мне мою невольную ошибку.
— Как он был ранен?
— Какой-то воин отрубил ему пальцы, когда он пытался рукой защититься от удара меча. А снаряд, пущенный из вражеской катапульты, раздробил ему голень, так что осталось только отнять ее. Те, кто был с ним рядом, говорят, что, когда в него попал тот снаряд, он сразу начал что-то кричать про свет, а когда его подобрали, то увидели, что глаза у него напрочь заросли бельмами. Даже зрачков уже видно не было.
— Ага… Ну что ж, спасибо. Ты очень помогла мне.
…Было уже темно, когда Эрагон и Насуада наконец вышли из палаток целителей. Насуада вздохнула:
— Ну вот, теперь и я могла бы выпить кружку медового напитка.
Эрагон кивнул, не поднимая глаз от земли, и они двинулись к ее шатру. Через некоторое время она спросила: