Хотя Эрагон и не стремился особенно близко знакомиться с самим Гарцвогом, он невольно все больше узнавал о жизни ургалов. И Гарцвог ничуть этому не сопротивлялся. Напротив, он всячески старался поделиться своим опытом и знаниями, желая убедить Эрагона в том, что ургалы вовсе не враги ему. «Мы не можем допустить появления еще одного Всадника, желающего нас уничтожить, — мысленно убеждал Эрагона кулл. — Смотри внимательно, Огненный Меч, и постарайся понять, что мы вовсе не такие чудовища, какими вы нас считаете».
Перед Эрагоном мелькало множество образов, он соприкасался с невероятным сплетением самых различных чувств, и порой ему казалось, что он совершенно потерял ориентацию. Он видел детство Гарцвога, проведенное среди соплеменников в жалком селении глубоко в горах Спайна; видел, как мать расчесывает ему волосы широким гребнем из рога оленя и что-то тихо напевает при этом; видел, как он начинает охотиться на оленей и другую дичь — без оружия, голыми руками; как он растет, делается все сильнее, и, наконец, становится ясно, что в его жилах течет кровь самых сильных из его предков, настоящих куллов; рост его достигает восьми с лишним футов, и в боях он одерживает победу за победой; и после десятков схваток и очередной славной победы он отправляется далеко от родного селения, чтоб стать знаменитым и получить право на продолжение рода. Эрагон видел, как постепенно мужал Гарцвог и как он постепенно овладевал наукой ненависти, недоверия и страха. Да-да, страха! Ибо страх всегда был проклятием его племени. Затем в памяти кулла всплыла битва при Фартхен Дуре — понимание того, что Дурза их просто подло использовал, и крушение хрупкой надежды на то, что удастся, забыв старую вражду, устано-806 вить дружеские отношения с варденами и добиться падения Гальбаторикса. Но ни единого намека на то, что Гарцвог лжет, Эрагон так и не ощутил.
Не веря самому себе, Эрагон решил потом еще немного подумать над тем, что только что узнал, а пока прощупал по очереди мысли трех других ургалов и обнаружил полное подтверждение тому, что прочел в душе Гарцвога. Ургалы не делали ни малейших попыток скрыть, что когда-то убивали людей. Ведь они делали это по приказу Дурзы, а в те времена проклятый шейд обладал над ними полной властью. Не скрывали они и того, что порой сражались с людьми из-за земли или источника пропитания. Ими владела одна и вполне понятная мысль: «Сделать все, что необходимо для обеспечения наших семей и нашего племени».
Когда Эрагон завершил чтение их мыслей, он уже хорошо понимал, что эти ургалы по-своему не менее благородны, чем эльфийские принцы, а великан Гарцвог — даже при полном отсутствии образования — прирожденный военачальник и талантливый философ, не хуже самого Оромиса. «Во всяком случае, — сказал Эрагон Сапфире, — соображает он, пожалуй, лучше меня!» И, обнажив горло в знак уважения, он повернулся к куллу и громко сказал:
— Нар Гарцвог! — Он только сейчас понял, что слово «нар» — это выражение глубочайшего уважения, а также своеобразный и очень высокий титул среди ургалов. — Я горд, что ты будешь сражаться со мною рядом. Можешь передать Херндалл, что, пока ургалы держат данное ими слово и являются союзниками варденов, и я не пойду против вас. — Эрагон очень сомневался, что сможет когда-нибудь по-настоящему полюбить ур-гала, однако же его совсем еще недавно неколебимые предубеждения против них были сейчас полностью разрушены, и он полностью доверял своему новому отношению к этой непонятной расе.
Сапфира лизнула его колючим языком по плечу так, что даже броня его зазвенела, и ласково сказала:
«Молодец! Я рада, что у тебя хватило мужества признать свои ошибки».
«Боюсь, я выглядел бы полным глупцом, если бы продолжал упорствовать», — признался Эрагон.
«Смотри-ка, малыш, как мудро ты заговорил!»
Несмотря на явную насмешку в ее голосе, Эрагон понял, как рада дракониха тому, что он сумел пересилить себя. А Гарцвог, выступив вперед, прогудел:
— Еще раз хочу отметить, Огненный Меч: мы перед тобой в долгу! — И все четверо ургалов прижали кулаки к своим выступающим бараньим лбам.
Когда Эрагон явился к Насуаде, он мог бы поклясться, что больше всего ей хочется немедленно узнать, что удалось узнать в мыслях ургалов, однако она сдержала себя и сказала лишь:
— Ну, что же, очень хорошо. Раз все улажено, не стану тебя задерживать, Эрагон. Мне пора идти. В случае крайней необходимости мои приказы тебе будет передавать Трианна. — С этими словами Насуада решительно вышла из шатра и мгновенно растворилась в темноте.
Эрагон устроился рядом с Сапфирой, и к ним тут же подсел Орик.
— А все-таки хорошо, что мы, гномы, тоже будем рядом! Уж мы за этими куллами присмотрим! Как ястребы будем следить! Уж мы не допустим, чтоб они тебе удар в спину нанесли. Пусть только попробуют! Мы им живо поджилки перережем!
— Что-то ты уж больно грозно настроен, — усмехнулся Эрагон. — А мне казалось, что ты вполне согласен с Насуадой насчет того, чтобы прибегнуть к помощи ургалов.
— Так ведь это вовсе не значит, что я им до конца доверяю или желаю с ними бок о бок сражаться!
Эрагон улыбнулся и не стал продолжать; совершенно бессмысленно убеждать Орика в том, что ургалы отнюдь не чудовища или ненасытные убийцы, ведь и сам он, Эрагон, еще совсем недавно считал так, пока не прочел их сокровенные мысли.
Ночь тяжелым покрывалом окутала все вокруг; они с нетерпением ждали зари. Орик достал из кармана оселок и принялся доводить изогнутое лезвие своего топора до остроты бритвы. Вскоре, откуда ни возьмись, рядом расселись еще шестеро гномов. Все, как один, тоже точили свое оружие. Куллы сидели, прижавшись спиной к спине, и тихонько напевали свои трагические песни, словно готовясь к смерти. Эрагон занялся тем, что начал выставлять магическую защиту вокруг себя, Сапфиры, Насуады, Орика и даже Арьи. Он понимал, что опасно пытаться разом оградить от опасностей столь многих, но отказать себе в этом не сумел: ему была невыносима мысль о том, что дорогие ему существа могут пострадать. Установив защиту, он направил остатки магической энергии в алмазы, спрятанные в поясе Белотха Мудрого, и принялся с интересом наблюдать за Анжелой.
Колдунья облачилась в зеленые с черным доспехи, потом, вытащив резную деревянную шкатулку, достала из нее части длинного древка и два булатных клинка, которые с обоих концов крепились к этому древку. Аккуратно и тщательно собрав свое страшное оружие, Анжела несколько раз взмахнула им над головой, удостоверяясь, что оно не подведет в бою.
Гномы глядели на колдунью неодобрительно, Эрагон даже услышал, как один из них буркнул себе под нос: «Чистое святотатство! Никто, кроме членов Дург-римст Кван, не смеет владеть хутхвиром!»
И все снова стихло. Тишину нарушал лишь лязг оселков по топорам гномов.
Уже занималась заря, когда из лагеря противника донеслись страшные крики. Эрагон и Сапфира услышали их первыми — у обоих слух был острее, чем у всех прочих. Хотя вскоре жуткие вопли звучали уже так громко, что их слышали и все остальные. Орик вскочил, в ужасе глядя в сторону вражеского лагеря.