Добавлю к сказанному и один документ из семейного архива. Как уже говорилось, мама вела довольно много дел тех, кто был осужден по политическим причинам и, начиная с середины пятидесятых годов, добивался реабилитации. Одним из ее клиентов был житель Таганрога Федор Николаевич Лаура. Адвокатское досье по этому делу сохранилось. В протоколе допроса обвинявшегося (без достаточных оснований) в сотрудничестве с нацистами есть такой диалог. Лаура: «Я видел, как гнали по улице большую колонну евреев». Следователь: «Лаура, не вводите следствие в заблуждение. Гнали не евреев, а советских граждан, и вы помогали фашистам, потому что ненавидите советскую власть». Допрос велся в 1944 году. Такая была установка: никакого упоминания об антисемитизме – ни с той, ни с другой стороны! Ни за что не хотели признать, что евреи уничтожались только за то, что евреи. Даже младенцы… Всем остальным грозила расправа, лишь если они сопротивлялись немецким войскам, оккупационной администрации. Партизанили. Или прятали партизан и советских солдат, искавших спасения от плена.
Нет ни малейшего сомнения: Сталин смертельно испугался того несомненного успеха, который имела гитлеровская антисемитская кампания на оккупированных территориях, и сделал для себя надлежащие выводы, тем более что они никак не расходились с его подлинными чувствами. Но, конечно, он не мог действовать грубо и прямолинейно: необходимо было учитывать и наличие демократических союзников (США, Англии, Свободной Франции), от которых он был тогда весьма зависим, и еще не утерянный имидж вождя мирового коммунизма, и гигантский научный потенциал, сосредоточенный в очень значительной части в руках еврейских ученых, и множество других факторов. И еще, конечно же, он не мог забыть о деньгах – для закупки вооружения, техники, продовольствия, медикаментов: деньги надлежало выпросить у американских «буржуев», спекулируя на их национальных чувствах и беспрестанно напоминая о том, что только Советский Союз может спасти евреев мира от тотального уничтожения. Об этом еще речь впереди.
Информация об открытых антисемитских проявле ниях – уже не на оккупированной территории, а в советском тылу, и даже в самой Москве, шла потоком в партийные органы и спецслужбам. В отличие от ситуации, существовавшей в двадцатые и даже в тридцатые годы, за этой информацией не только не следовали какие-либо санкции по отношению к обнажившим себя антисемитам, но и сама эта информация тщательно засекречивалась, чтобы создать иллюзию, будто ее и не было вовсе. Особо примечательно прямое или косвенное участие в проявлении страстных антисемитских чувств номенклатурных деятелей и так называемой «культурной элиты». Приведу лишь два весьма характерных примера.
19 мая 1944 года инструктор одного из московских райкомов партии – Оссовская докладывала наркомату госбезопасности: «17 мая с. г. вечером в 173-й школе в шестом классе была обнаружена на классной доске надпись: «Бей жидов – спасай Россию». Проходившая заведующая учебной частью т. Тимошенко стерла надпись с доски. Утром эта же надпись снова появилась на доске. Директор школы т. Задиранова в беседе с ученицами установила, что надпись сделана ученицей 6 класса Колпаковой, дочерью заместителя наркома заготовок, члена ВКП(б)»[41]. На карьере заместителя наркома, чьим рупором и была тринадцатилетняя школьница, это, разумеется, никак не сказалось.
27 сентября того же года другой инструктор того же райкома Хохловский сообщал тому же адресату: «18 сентября композитор Мокроусов, основательно выпивши, зашел в биллиардную Союза композиторов со словами: «Когда только не будет у нас жидов и Россия будет принадлежать русским!» Он подошел к композитору Кручинину, взял его за воротник, встряхнул и сказал: «Скажи, ты жид или русский?» Кручинин ответил: «Был и останусь жидом» (хотя он в действительности является русским). Присутствующие композиторы были возмущены поведением Мокроусова и написали заявление, где процитировали и еще несколько, возмутивших их, высказываний Мокроусова: «Довольно жидовского царства» и тому подобные. Заявление подписали Кручинин, Иванов-Радкевич (то есть русские композиторы. – А. В.), Матвей Блантер и еще несколько человек. Партбюро ставит вопрос об исключении Б. А. Мокроусова из Союза советских композиторов СССР»[42].
Из Союза композиторов Бориса Мокроусова, автора нескольких, часто исполнявшихся по радио, массовых песен, к тому же (еще один советский парадокс!) написанных на стихи поэтов-евреев Долматовского, Матусовского и Лисянского, конечно, не исключили. Но кое-какие последствия для него этот инцидент все же имел: постановлением ЦК и Совета народных комиссаров, за подписью Сталина, Борису Андреевичу Мокроусову была присуждена Сталинская премия.
К списку свидетельств, подтверждающих эскалацию поощряемого (а если точнее – насаждаемого сверху) антисемитизма, можно добавить еще один. Несмотря на кажущуюся незначительность, он представляется весьма симптоматичным. Сознавая необходимость мобилизации всех сил для отпора фашизму, девятнадцать врачей – бывших бойцов интербригад в Испании, граждан Германии, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Венгрии и Польши, – обратились с просьбой отправить их на фронт. Восторженную аттестацию всем обратившимся дал генеральный секретарь Коминтерна – Георгий Димитров, особо отметив их порядочность, высокую квалификацию и владение каждым несколькими языками. Свою аттестацию дал и НКВД: решительно возражая против удовлетворения их просьбы, лубянские товарищи дали всем девятнадцати врачам свою аттестацию: «болгарский еврей», «венгерский еврей», «еврей – уроженец Западной Белоруссии», «из еврейской чешской семьи» – и так о каждом из тех, кто подписал письмо![43] Без сталинских указаний – не по данному конкретному случаю, конечно, а касательно общего поворота политики в «еврейском вопросе» – дело, думается, не обошлось.
Отзвуки сталинского отношения к «нации, которой не существует», мы найдем и в совершенно неожиданном месте: в записи допроса плененного сына Сталина – Якова Джугашвили – в штабе командующего авиацией 4-й германской армии 18 июля 1941 года. Известно, что Яков с самого начала держался в плену совершенно независимо, сотрудничать с нацистами отказался и защищал на допросах своего отца, излагая его взгляды. Сам он не мог быть антисемитом хотя бы уже потому, что, вопреки воле Сталина, женился на одесской еврейке Юлии Исааковне Мельцер (в девичестве Бессараб), которая была на десять лет старше его, и уже имела в прошлом трех или четырех мужей, то есть, иначе сказать, женился отнюдь не по принуждению, а, как свидетельствуют хорошо его знавшие люди, по любви[44].
Вот как отвечал он на вопросы допрашивавших, явно отражая в своих ответах позицию Сталина:
«- Красное правительство главным образом состоит из евреев?
– Все это ерунда, болтовня. Они не имеют никакого влияния. Напротив, я лично, если хотите, могу вам сказать, что русский народ всегда питал ненависть к еврейству. ‹…›
– Известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка? Ведь Каганович тоже еврей?
– Ничего подобного. Она была русской. Что вы там говорите?! Никогда в жизни ничего подобного не было! Его первая жена была грузинка, вторая русская – вот и все.
– Разве фамилия его второй жены не Каганович?