Франклин Рузвельт. Человек и политик - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Макгрегор Бернс cтр.№ 41

Все зависело, полагал Рузвельт, от способности России продержаться до зимы и, следовательно, от солдатских масс, удерживавших протяженный извилистый фронт, от их командиров, от кремлевских руководителей и от протяженных путей снабжения России извне. Выстоят ли Советы? По мере того как немцы продвигались в глубь России, президент получал взаимоисключающие рекомендации. Военные еще сомневались; посол в Москве Лоуренс Штейнхардт поначалу выражал пессимизм; мнение бывшего посла Дэвиса было более обнадеживающим. В конце июля поступила телеграмма от Гопкинса, который вернулся в Лондон утрясать вопросы стратегии и тылового обеспечения. Не желает ли президент, чтобы он отправился в Москву? Следует убедить Сталина продолжать борьбу, несмотря на потери, доказывал Гопкинс, и личный посланник мог бы вселить в него уверенность, «что мы готовы работать над проблемой долговременных поставок необходимых материалов». Рузвельт ухватился за возможность прямо связаться с Кремлем.

Изможденный и больной, Гопкинс пустился на летающей лодке «Каталина» в длительный перелет по маршруту от Норвегии в советский порт Архангельск. После четырехчасового банкета и двухчасового сна он вылетел в Москву, где Штейнхардт вкратце ознакомил его со сложившейся обстановкой, пожаловался на кремлевскую страсть к секретности и повел на прием к Сталину.

— Я сказал господину Сталину, что прибыл в качестве личного представителя президента, — докладывал Гопкинс Рузвельту. — Я выразил от имени президента убеждение, что главное сегодня — разгромить Гитлера и гитлеризм. Я сообщил ему о решимости президента и нашей администрации оказать СССР всю возможную помощь в возможно короткий срок.

Каковы непосредственные потребности России, спросил Гопкинс, и что ей понадобится для долговременной войны? Непосредственно необходимы зенитная артиллерия, тяжелые пулеметы, винтовки, ответил Сталин, затем высокооктановое авиационное топливо и алюминий.

— Дайте нам зенитные орудия и алюминий, и мы сможем воевать три или четыре года.

После переговоров с Молотовым и британским послом Крипсом Гопкинс снова встретился со Сталиным. Президент, сказал он Сталину, хотел бы знать мнение советского лидера о войне. Сталин сообщил, что в начале вторжения германская армия на русском фронте насчитывала 175 дивизий. Теперь их число увеличилось до 232, но немцы могут довести его до 300 дивизий. «...Мистер Сталин заявил, что он сможет мобилизовать 350 дивизий и будет держать их под ружьем до того времени, когда начнется весенняя кампания в мае 1942 года».

Сталин продолжал говорить: о необходимости закалить свои войска в боях, чтобы они поняли, что немцы не супермены; о том, как стойко сражаются русские в окружении и далеко в тылу у немцев; о своем впечатлении, что натиск немцев несколько ослаб; о качественном отличии (крайне подробно) танков и самолетов противоборствующих сторон; о том, что Красная армия не считает опасными для себя финские, румынские, итальянские и все другие дивизии, кроме немецких. В конце беседы он попросил Гопкинса передать президенту нижеследующее личное послание:

«...Величайшая слабость Гитлера состоит в массах порабощенных народов, которые ненавидят его, и в аморальных методах его правления». Эти народы могут почерпнуть воодушевление и моральную силу, необходимую для сопротивления Гитлеру, только из одного источника, и это Соединенные Штаты. Он констатировал, что влияние в мире президента и правительства США колоссально.

Соединенные Штаты неизбежно, продолжал Сталин, «сойдутся в конечном счете с Гитлером на каком-нибудь поле брани. Мощь Германии настолько велика, что даже при способности России защитить себя, сокрушить немецкую военную машину очень трудно и объединенными силами Англии и России. Он сказал, что одолеть Гитлера, и, возможно, без единого выстрела, могло бы только одно — заявление, что Соединенные Штаты намерены присоединиться к войне против Германии. Война, по его мнению, предстоит ожесточенная и, видимо, долгая; что, если мы объявим войну, американский народ проявит настойчивость в том, чтобы его армия сразилась с немецкой. Сталин хотел, чтобы Гопкинс передал президенту: он будет приветствовать американские войска на любом участке русского фронта под полным командованием военачальников США». Последнее предложение — поразительная уступка правителя России.

Позднее Гопкинс вспоминал, что в беседе Сталин не допустил ни одного лишнего слова, жеста или манерности. «Это напоминало разговор с абсолютно отлаженным механизмом, интеллектуальной машиной. Иосиф Сталин знал, чего хочет сам, чего хочет Россия, и полагал, что это известно собеседнику...»

На самом деле Сталин внушил Гопкинсу более оптимистичное представление о советском сопротивлении немцам, чем диктовала обстановка. Однако отчеты Гопкинса укрепляли Рузвельта в решимости ускорить предоставление России необходимой помощи. В течение июля эта помощь была ничтожной — менее 7 миллионов тонн разных материалов, и это при огромных потребностях России. Поставки увязали в трясине проблем: русские точно не представляли, в чем нуждаются; вашингтонские ведомства, заинтересованные в накапливании поставок для собственных целей, перекладывали ответственность друг на друга; Государственный департамент, министерство финансов и ФКВ спорили о мерах по закупке русского золота и предоставлении Москве кредитов; Стимсону не хотелось расставаться с самолетами, предназначенными для Англии или собственных вооруженных сил. Рузвельту пришлось признать, что он не может выделить для России некоторые виды вооружений, особенно зенитные орудия, потому что сами Соединенные Штаты в них нуждаются. Но его тревожило, что Сталин, почувствовав себя покинутым предательским Западом, просто выйдет из борьбы или даже переметнется на сторону Гитлера. Кроме того, внутри страны становились все более крикливыми противники администрации.

«Если кто-нибудь насильно отправит Уилера рекрутом на борту парохода, отходящего в Конго, — писал Рузвельт Франкфуртеру, — найдет ли его по пути предписание об освобождении от службы? Не отвечайте, если не хотите, — оно дойдет не дальше Верховного суда! Уилер или я — один из нас должен умереть!»

Раздражение Рузвельта вышло наружу на заседании правительства 1 августа. Он открыл его с выражения возмущения по поводу того, что русских «водили за нос» в минувшем месяце.

— Я устал от разговоров о том, что они получат то или это.

Президент больше не желал слышать, что посылается на бумаге, но хотел знать, что уже направлено морем. Министры сидели разинув рот от удивления в связи с необычным поведением шефа. Выслушав получасовую лекцию, попытались ответить. Стимсон в большом раздражении пожаловался, что не информирован о текущих нуждах русских. Моргентау заметил, что в отсутствие Гопкинса ни у кого нет власти производить поставки. Икес разрядил обстановку предложением послать в Россию через Японию один из новейших бомбардировщиков, который по пути подожжет Токио, сбросив на столицу несколько зажигательных бомб.

Однако от президента нелегко отделаться — он потребовал немедленно отправить Советам сотню или более истребителей.

— Отправьте самолеты с большой помпой на следующей неделе, — сказал он Стимсону, — даже если их придется взять у армии США.