Франклин Рузвельт. Человек и политик - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Макгрегор Бернс cтр.№ 154

Со времени Пёрл-Харбора распределение политической власти на Капитолийском холме почти не претерпело изменений. Там сохранял свое влияние старый, больной Картер Гласс, который со своим протеже Гарри Бердом продолжал руководить отделением демократической партии Вирджинии. Энергичный проницательный Джералд Най оставался изоляционистом-фундаменталистом. От имени ветеранов выступал красноречивый, раскатистый Беннет Чемп Кларк. Тучный, гладколицый Роберт Лафоллет — изоляционист в меньшей степени, чем его отец, но его тревожили внешнеэкономические обязательства Рузвельта. Подлинный барон запада 77-летний Хирам Джонсон несколько сбавил в энергичности, но все еще влиял на окружающих своей аристократической внешностью и белоснежной копной волос. На холме образовалась группа амбициозных республиканцев: сухопарый, компетентный, уверенный в себе Роберт Тафт, приобретший в сенате довольно большое влияние для новичка; Артур Ванденберг, застрявший на полпути длительного и беспокойного отхода от изоляционизма, — с мелкими, совиными чертами большого круглого лица он выглядел мудрым и наивным одновременно; элегантный, высокий Генри Кэбот Лодж, внук великого изоляциониста и живое напоминание сражений 1919 года, — солдат, он вскоре снова отправился на войну. Имелась также группа отчаянных интернационалистов: Уоррен Остин из Вермонта, Джозеф X. Болл из Миннесоты, Гаролд X. Бертон из Огайо. Были и интернационалисты-демократы: Албен Баркли, Або Мюрдок из Юты, Теодор Грин, Джеймс Э. Мари от Монтаны, Гарри Трумэн и другие. Но среди демократов не наблюдалось единства ни в вопросах войны, ни мира. Уолтер Джордж, Кеннет Маккелар от Теннесси, Теодор Дж. Бильбо от Миссисипи, Уильям Б. Бэнкхед от Алабамы, Е.Д. (Хлопковый Эд) Смит от Южной Каролины и другие выражали интересы юга; как бароны своих комитетов и как группировка это отнюдь не стойкие интернационалисты.

Рузвельт тем или иным способом умел держать в узде таких деятелей, как республиканцы и демократы юга. Но в начале 1944 года правила игры изменились, потому что изменились политические ставки. Проблемы социального обеспечения, внутренних реформ и экономической политики — в борьбе за скорое или отсроченное их решение президент прибегал к давлению, уговорам, политическим маневрам — уже не представляли главной трудности. Противники президента на Капитолийском холме имели теперь возможность препятствовать осуществлению его главной цели — ввести Соединенные Штаты в эффективную глобальную организацию безопасности.

Помня о неудаче Вильсона, Рузвельт весь 1943 год относился к обсуждению послевоенной организации с чрезвычайной осторожностью. Халлу и группе экспертов Государственного департамента позволил не спеша продвигаться вперед в планировании послевоенной системы мира и безопасности. Мирился с тем, что Уилки и другие интернационалисты-республиканцы подкрепляли идею «единого мира» комплексом мер по безопасности. В конгрессе проявляли активность демократы-интернационалисты. Невысокого ранга член Комитета по внешней политике палаты представителей Дж. Уильям Фулбрайт призывал президента поддержать его резолюцию, предусматривавшую создание международного механизма, который опирался бы на достаточную силу для установления и поддержания справедливого и прочного мира и в котором участвовали бы Соединенные Штаты. Фулбрайт всегда чувствовал (как он писал), что причина успехов президента главным образом «смелость в принятии на себя ответственности» за решение сложных проблем. Рузвельт не взял бы на себя ответственности даже за такую безобидную резолюцию, но, посоветовавшись с Халлом, сообщил Фулбрайту, что поддержал бы ее, получи она широкое признание, не выхолощенная предосудительными поправками.

Как и следовало ожидать, осторожность Рузвельта — тщательно рассчитанный ход. Он не торопясь вырабатывал свою точку зрения на послевоенную организацию до Тегерана и все еще выступал за лидерство «Большой четверки» и региональные организации безопасности. Халл и плановики Государственного департамента решительно настаивали на единой универсальной организации. Уже возникали вопросы — о праве вето «Большой четверки», о формах представительства государств, о международных силах безопасности, о взаимосвязи, послевоенных мирных соглашений и постоянной глобальной организации. В результате рождались споры и конфликты, из-за которых в свое время прекратила существование Лига Наций.

Рузвельт стремился погасить эти споры. Компетентного в истории, президента настолько встревожили ложные параллели, проводившиеся между 1919-м и 1943 годами, что он попросил Халла отложить публикацию сборника дипломатических нот о переговорах между Вильсоном, Ллойд Джорджем и Клемансо. Он добавил, что не следует выпячивать этот сборник, убежденный, что любые планы конгресса в отношении новой лиги следует вырабатывать постепенно и на двухпартийной основе; кроме того, обсуждение их не должно тонуть в мелочах. Но значительная часть сената считала, что конкретность проблемы — ключевой фактор. Республиканцы — сторонники Уилки — добивались более определенного плана. Когда сенатский Комитет по внешним связям принял резолюцию Коннэли, призывающую к участию Соединенных Штатов посредством конституционных процедур в «создании и поддержании международной власти с полномочиями предотвращать агрессию и сохранять мир во всем мире», президент высказался за заявление с еще более общими формулировками.

— Господин президент, — спросили Рузвельта на пресс-конференции в конце октября 1943 года, — отвечает ли резолюция, выпущенная сенатским Комитетом по внешним связям, вашим требованиям (общему характеру формулировок)?

— В этом вся проблема, — отвечал Рузвельт. — Вы попали в самую точку. Что я могу сказать? Ничего. Вы подняли вопрос о специфике языка. Будь мы с вами диктаторами мира, выработали бы язык, подходящий на сто процентов. После этого пришел бы Эрл Годвин и предложил нам что-либо получше.

— Эрл Годвин полагает, что мог бы это сделать, — подтвердил Годвин под общий смех. — Раз уж все дело в словах, глупо тратить время...

Рузвельт прервал его:

— Ну, думаю, сенат имеет право обсуждать это столько, сколько хочет.

— Вот именно, сэр, здесь больше нечего сказать. Но предположим, сенат примет резолюцию, которая обяжет вас в любой момент осуществить вмешательство в Европе, — будет ли президент Соединенных Штатов считать себя связанным этой резолюцией?

— Трудно сказать, она может мне не понравиться.

— Но ведь это воля сената, не какая-нибудь там ратификация документа.

Президент выразился неопределенно:

— Ну, если бы она отражала общие настроения — прекрасно. Я говорил уже, каковы должны быть общие настроения. Наша страна хочет покончить с войной...

К концу 1943 года, однако, развитие событий способствовало выработке Рузвельтом более четкой позиции. В Макинаке республиканцы при умелом консультировании Ванденберга «выразили черным по белому крайне необходимую доктрину, из которой следовало, что американцы, верные институтам и интересам Соединенных Штатов, в равной степени привержены глубокому послевоенному международному сотрудничеству, требующемуся для прекращения военной агрессии...». Халл обнаружил в Москве, как Рузвельт в Тегеране, значительное сближение позиций «Большой тройки» по вопросам послевоенной безопасности. Всегда гибкий в отношении методов и средств, президент сам перешел с упора на регионализм к универсализму Халла.