Фотокамера - читать онлайн книгу. Автор: Гюнтер Грасс cтр.№ 9

Но о приключениях в клинкерном доме мы расскажем в следующий раз.

А на снимках, которые Старая Мария нащелкала своей «Агфой» в полуразрушенной вилле, Пат и я увидели то, чему наш младший брат не может поверить до сих пор: там докторские сыновья — по словам отца, это был, вероятно, главврач из клиники «Шарите» — играли с электрической железной дорогой.

Слева в подвале еще не было столярной мастерской, из которой я носил длинные завитушки стружек.

А справа не было ни прачечной, ни раскаленного гладильного барабана, ни ведьмы, которую я злил, подкладывая к самой двери дохлых голубей, до тех пор, пока она не пригрозила прокрутить нас через раскаленный гладильный барабан, как озорников Макса и Морица.

Ах, Старшой, я тоже все это отлично помню, хотя мы были совсем маленькими.

Кончай, довольно сантиментов!

Ладно-ладно.

В следующий раз, Лара, — честное слово! — твоя очередь…

Да и ты, Таддель, сможешь…

Странно, говорит себе отец, что Пат и Жорж выискали среди хлама из кладовок собственной памяти только механические пугала и списки собачьих кличек, но ни словечком не обмолвились о снеговиках позади полуразрушенного дома меж высоких сосен; Марихен отщелкала их по моей просьбе после того, как целые сутки валил снегопад, а вслед за ним я дал волю фантазии, и мой персонаж, девчонка Тулла, скатала — как это было описано позднее в романе — первого снеговика на лесистой стороне горы Эрбсберг, а потом грянула оттепель, и ее подружке, пухленькой Иенни, больше не пришлось мерзнуть внутри снежного кома, она оставила его, воскреснув хрупкой балериной; а на другой стороне Эрбсберга девять мужчин в масках, подчиняясь приказу, скатали второго снеговика, которого Марихен также сняла по моей просьбе — из этого снеговика, растаявшего под воздействием оттепели, вышел Эдди Амзель, только теперь он сильно похудел, и отныне оба моих героя, приняв новый облик, продолжили свои биографии в романе «Собачьи годы»…

Ну да, откуда было знать детям, как что-то возникает на бумаге, если даже сам отец плутает в потемках и лишь смутно догадывается, как рождается тот или иной образ. Тогда же, когда я послушно следовал зову слов… Когда их избыток был нескончаем… Кладезь неисчерпаем… Когда за кулисами и на авансцене толпились персонажи, неотличимые от живых людей…

Марихен нащелкала больше того, с чем я мог совладать, чтобы вложить в уста моим детям.

Лишь четверо из восьмерых детей собрались опять в конце недели, чтобы, перепрыгнув через время, вернуться к годам своего детства. На сей раз они встретились у Жоржа, который живет вместе с тремя дочерьми и продолжающей работать женой в том самом доме из клинкерного кирпича, где он рос с Патом, сестрой Ларой и младшим братом Тадделем, прибавляя сантиметр за сантиметром, а отец в каждый день рождения делал на дверной филенке новую отметку и проставлял очередную дату; с годами все дети переросли своих родителей. А попутно подрастали и деревья, которые Пат и Жорж, едва достигнув школьного возраста, посадили за домом.

Хотя о предстоящей встрече было сообщено и детям, рожденным от других матерей, однако Жорж счел их присутствие «необязательным», поэтому Лена, которой хотелось наконец-то выговориться, и Нана, которая, по ее собственным словам, «в принципе больше любит слушать», отказались от участия, выразив некоторое сожаление. Яспер и Паульхен заявили, что у них нет претензий и они готовы подождать своей очереди, тем более что Яспер все равно не смог бы приехать из-за «целого ряда безотлагательных дел».

С началом летних каникул дочери Жоржа и их мать уехали. От них пришли почтовые открытки с приветом, на открытках — виды южного острова, нежащегося под пальмами. Братья с сестрой уселись на кухне, окно которой выходит в тенистый садик, дальше виден двор, в конце его — увитый плющом кирпичный брандмауэр. Пат запаздывает, поскольку ему непременно нужно повидать старых друзей. Таддель интересуется, что за жилец снимает помещение, где «раньше находилась папина мастерская». Жорж, которому с недавнего времени «по решению семьи» принадлежит дом из клинкерного кирпича, объясняет сестре и братьям, как часто и где именно в «этой развалюхе» приходится делать дорогостоящий ремонт. Лара присматривается к братьям. Потом достает из плиты разогретую пиццу, загодя доставленную на дом. Охлажденный сидр уже на столе. Пока никто не выражает особого желания вспоминать истории из прежних времен, подчиняясь отцовским прихотям. «Папу вообще интересует лишь то, что можно рассказать в виде интересной истории», — сокрушается Таддель.

Жорж первым упоминает «ящичек», выражая сомнение, что чудеса творила бокс-камера № 54, известная также под маркой «Бокс-I». Скорее, это была следующая модель фирмы «Агфа» — «Специальбокс-64» с улучшенной оптикой, большей светосилой и видоискателем, которым Старая Мария…

Пат откликается: «Какая разница, чем она щелкала. Все равно мы верили в чудеса».

Прежде чем Таддель успевает возразить, невидимая отцовская рука подвигает к Ларе стоящий на столе микрофон.

Нас всех крестили. Вас, близнецов, и меня — еще на Карлсбадерштрассе. Тадделя — уже во Фриденау. На моих крестинах ты, Пат, расшалился в церкви, заскучав от долгого стояния, поскольку обряд затянулся. Так оно и было! Папа решил нас крестить, хотя сам ни в кого не верил; правда, церковный налог он платил исправно. Мама, как это принято у швейцарцев, воспитывалась в цвинглианском духе, а потому чуралась церковных обрядов. Тем не менее она заявила: «Если уж делать дело, то со всеми прибамбасами, как заведено у католиков». Когда подошла пора крестить Тадделя, папа вроде бы сказал: «Пусть дети потом сами решают, когда сочтут себя достаточно взрослыми: из любой компании можно уйти».

А еще он сказал: «Им не помешает в юные годы узнать, что все якобы началось с истории про яблоко и змея».

Он, несомненно, намекал, что все, дескать, считается следствием первородного греха.

Однако рассказывал он не только про Адама и Еву, но и о том, что произошло между Авелем и Каином.

Кого взяли на Ноев ковчег, а кого нет…

И что случилось позднее; рассказывал про всякие чудеса, например как Христос ходил по воде и как он одним хлебом накормил тысячи голодных людей, а калеке велел: «Возьми свою постель и ходи!»

К нам же — из-за того, что мы близнецы, — он вечно приставал с притчей насчет чечевичной похлебки, особенно когда сам варил ее — свое любимое блюдо.

Короче, нам крещение и впрямь не повредило, разве нет?

Вопрос только, пошло ли оно на пользу?

Зато с нашими сводными сестрами все сложилось иначе. Лену и Нану не крестили, они выросли у матерей нехристями. Поэтому лет в двенадцать-тринадцать Лене показалось, будто ей чего-то не хватает, и она решила непременно креститься, причем по католическому обряду, где церемония более торжественная. Крестины должны были совпасть с ее первым причастием и произойти при большом стечении народа. Какой же театр она устроила из-за платья! Сначала захотела скромное, вроде простой ночнушки, потом с рюшами и воланами, чтобы выглядеть при своем первом выходе на публику похожей на маленькую невесту.