Фотокамера - читать онлайн книгу. Автор: Гюнтер Грасс cтр.№ 14

Что и сейчас с ним нередко происходит.

Никогда не знаешь, слушает он тебя или только делает вид.

Помнится, писал он тогда что-то про зубного врача, учителя, двух гимназистов и таксу, которую собирались сжечь на бульваре Курфюрстендамм, прямо перед террасой отеля «Кемпински», в знак протеста против использования напалма во Вьетнаме.

А еще там шла речь о том, как дантист лечил отцу нижнюю челюсть.

Она у него выдвинута, это называется прогенией.

На обложке вышедшей книги нарисована рука — возможно, его собственная — и палец над горящей зажигалкой; этот роман, который назывался «Под местным наркозом», доставил отцу кучу неприятностей.

Да уж, критики его растерзали…

Видно, критикам непременно хотелось, чтобы он продолжал писать о прошлом, а не о том, что неладно в настоящем.

Он начал рисовать улиток — их соревнование, даже «Встречное движение улиток».

Делал вид, будто все у нас дома нормально и вообще…

Да и наша мама была мыслями где-то далеко. Вероятно, из-за того, что мамин и папин общий друг болел, ему становилось все хуже и хуже. Он жил со своей семьей в Праге и…

Маму тянуло к нему.

Папа тоже любил его.

Но мы не знали, что происходит. У меня появилось новое увлечение, я тащился от него, постоянно торчал в подвале, где…

Ладно уж, Жорж, рассказывай дальше.

Это началось с девчонки, которую ты себе завел. Все твердили: «Какая миленькая. Ах, до чего миленькая девочка у Пата!»

Она по тебе прямо-таки сохла.

Ясное дело, девчонки бегали за Старшим, а на меня не обращали внимания. Меня это заедало. И вообще мне вечно не везло. То наткнулся на машину у самого нашего дома, впрочем — отделался шишкой. То распорол себе лодыжку ржавым гвоздем. Отец отреагировал стандартным утешением: «До свадьбы заживет. Лучше отделаться от всех напастей сейчас и сразу, зато потом будет легче». Короче, он был, пожалуй, прав. Я дружил с ребятами, особенно с четверкой парней, которые организовали рок-группу и пригласили меня к себе, хотя мне тогда еще не исполнилось и четырнадцати. Группу называли «Чиппендейл» — кажется, по подсказке Старой Марии. Нам разрешили репетировать в подвале…

Ну и грохот там стоял…

Два парня играли на гитарах, третий — на бас-гитаре, четвертый сидел за ударной установкой, а я занимался техникой. Верно, грохоту хватало. Поэтому репетировали мы лишь в те часы, когда отец не работал у себя в мансарде. Ребята были честолюбивы, они готовились выступить в каком-нибудь рок-клубе. Но фактически репетиции ничем не закончились. Зато однажды Старая Мария нащелкала целую серию снимков; мы торчали в своем подвале, а она неожиданно появилась на пороге и начала снимать своей бокс-камерой прямо от живота; но на фотографиях все выглядело так, будто съемка производилась на открытом воздухе — похоже, на Лесной сцене, где «Толлинг Стоунз» устроили потрясное шоу…

…помню, какой разгром там учинили зрители.

…наша рок-группа вроде бы выступает перед публикой, народу собралось несколько тысяч. Все видно четко: мы наверху, на сцене! Выдаем один хит за другим. Народ беснуется. Орет: «Еще! Еще!» Или что-то вроде того. Когда Мария показала готовые снимки, я обалдел, а она, слегка ухмыльнувшись, сказала: «Подаришь мне контрамарку на ваш концерт. Обещаешь, Жорж?» Но ребятам я эти снимки не показал, постеснялся. У этой четверки действительно получался неплохой саунд, однако серьезно подготовиться к выступлению мы не смогли, поэтому, увидев снимки, ребята расстроились бы еще больше. У меня самого, к сожалению, при наличии слуха не хватало музыкальных талантов. На нашем старом пианино занималась только ты, Лара, верно? Зато я отвечал за всю звуковую аппаратуру нашей рок-группы: усилители, миксеры и прочие штуковины. Поэтому, получив специальность на кельнской телестудии и научившись обслуживать электронное оборудование, я поработал простым электриком, а потом стал звукооператором и, как вам известно, простоял несколько лет в наушниках и с «удочкой» на съемках кинофильмов и телесериалов. До сих пор зарабатываю на жизнь этим ремеслом, теперь уже в качестве звукорежиссера. А вот к Пату, нашему перворожденному, вечно клеились девчонки, но сам он никогда не знал, чего, собственно, хочет. Ведь верно, Старшой? Когда тебя спрашивали, кем ты хочешь стать, когда вырастешь, ты отвечал: «Буду гонять облака!» Если бы ты послушался Старой Марии, которая дала тебе дельный совет, жизнь у тебя пошла бы совсем иначе. Точно! Я имею в виду историю с пуговицами.

Насчет девчонок — это правда; до сих пор бывает. Таким уж я уродился. Впрочем, ни один роман долго не длился. С Макси — тоже, хоть и была она симпатичной. Жила где-то в районе брицевских новостроек. Однажды мы нанесли визит ее родителям. Дело было в воскресенье. Пошли отец с матерью и, кажется, ты, Лара. Нет? Ну, это не важно. Отец купил для матери Макси букетик цветов в киоске-автомате у метро. Мне было неловко. Квартира в высотке оказалась довольно уютной. Далекий вид из окна. Настоящая скатерть, ковры. Действительно уютно. Не так голо, как у нас. Ведь у нас даже гардины не вешали. Помню, Макси сильно волновалась. Только у нас с ней все быстро закончилось. Ей нравилось чириканье Мирей Матье, которую она вечно слушала, а мне это надоело, и сама Макси — тоже. Конечно, были слезы и все такое.

Нам пришлось ее утешать.

Бедняжка еще долго сохла по тебе.

Да и мне ее было жалко. Но тут началась история с Соней, у которой уже была дочь, всего чуть младше Тадделя. Совсем другое дело, черт возьми. Настоящая взрослая женщина. Во всем разбиралась. Даже помогала мне с уроками. История эта затянулась, поэтому в один прекрасный день собрал я манатки и переехал к ней, всего на соседнюю улицу — на Ханджериштрассе. Мне уже исполнилось шестнадцать; к тому же все равно никто из нас не понимал, что творится в нашем доме из клинкерного кирпича; Марихен перестала щелкать своим волшебным ящичком и, завидев кого-нибудь из нас, только охала.

Да еще причитала: «Ох, морока-морока!»

Никто толком ничего не знал.

Я лишь позднее сообразила, в чем дело, хотя кое о чем догадалась после того, как отец, съездив в Трансильванию, помог выбраться из Румынии молодому парню, что наверняка было сложно.

Парень походил немного на папу на старых фотографиях, когда тот еще был молодой и тощий как жердь.

Он стал жить у нас, родители считали его «очень одаренным» и говорили, что «со временем он себя проявит».

Твердили: «Он должен обвыкнуться на Западе, надо ему помочь».

Мама его опекала, а потом…

Он действительно нуждался в опеке, ясное дело.

Интересный тип. Всегда такой серьезный, выражение лица почти трагическое…

Отец бывал дома редко, только в промежутках между поездками и выступлениями, связанными с избирательной кампанией социал-демократов.

В Праге, куда несколькими годами раньше вошли русские танки, умер от опухоли головного мозга мамин и папин друг; оба сильно переживали его смерть, хотя и по-разному.