История Хэйкэ - читать онлайн книгу. Автор: Эйдзи Есикава cтр.№ 13

Вскоре, отъехав от дома, он выглянул через клубы пыли на толпу, собиравшуюся к месту скачек. Сквозь зеленую молодую листву его глаза уловили мелькание красно-белых полотнищ, колыхание разноцветных вымпелов, связки «священного дерева», привязанные к стартовому столбу, в конце концов в поле его зрения появился въезд на поле для скачек, запруженный беспорядочно движущейся толпой.

Его карета оказалась точно в бурном водовороте. Кто бы мог подумать, что в столице такое множество экипажей? Он даже не догадывался о подобном разнообразии. Удивительно! Вдруг он выпрямился и грубо выругался про себя. Его собственная, новая карета только что пересекла ему дорогу, причем возница не стеснялся размахивать хлыстом. Будь проклята эта кобыла – эта стареющая баба, которую никто не смог оседлать!

Церемония объявления участников скачек только что закончилась. Девятнадцатилетний император Сутоку, сидевший в роскошной ложе вместе со своей супругой из дома Фудзивара, улыбаясь, огляделся вокруг. Там же присутствовал и прежний император Тоба, окруженный придворными дамами и прочими подданными, простоявшими всю церемонию открытия. Когда они расселись по своим местам, над их компанией поднялся возбужденный гул, вызванный оживленным обменом мнениями о наездниках и лошадях.

Вся территория, где должны происходить скачки, была испещрена многочисленными палатками конюхов, музыкантов оркестра и лекарей, призванных оказать помощь пострадавшим.

Каждый лист на деревьях расположенного поблизости Камо святилища искрился на ветерке. Над толпой по ветру плыла музыка. На зеленом дерне, рядом с воротами загона, под трепещущим вымпелом нетерпеливые скакуны доводили конюхов до исступления. Время от времени по рядам зрителей проносился долгий веселый рев, когда горячий конь, закусив удила, валил своего конюха на землю или жеребец, которого пробовали на аллюр, замирал на месте, расставив ноги, и облегчался как раз напротив императорского павильона. В главной ложе улыбались этим забавным случаям два императора, настоящий и прежний, а по украшенным цветами рядам знати прокатывались волны смеха. Здесь ряд за рядом демонстрировали мишуру и элегантность двора и дворца самыми разнообразными головными уборами и одеждой всех цветов радуги. Молодые придворные увлекались модой на слегка припудренные лица, подкрашенные брови и подрумяненные щеки и распространяли своими рукавами ароматы редких благовоний. В одном из павильонов придворные в шлемах, декорированных глициниями, создали обширное фиолетовое пятно и наполнили воздух цветочным запахом.

В этот день проводились скачки на берегах реки Камо. Но в не меньшей степени он был посвящен состязанию в моде и экстравагантности, в котором двор и дворец старались превзойти друг друга. И здесь располагалось невидимое для наблюдателя ристалище, где соперничали император и отрекшийся монарх. Занимая одну ложу, отец с сыном разговаривали редко. Тому причиной было многолетнее отчуждение, и со временем пропасть между ними лишь расширялась. За этим отчуждением стояла нелепая история.

Император Сутоку был первым сыном прежнего императора Тобы от его супруги Фудзивара Соко, служившей придворной дамой в Приюте отшельника в то время, когда Сиракава отрекся и постригся в монахи. Благосклонность прежнего императора Сиракавы к юной Соко была столь пылкой, что придворные шепотом судачили о привязанности известного своей влюбчивостью монарха, считая ее более чем отцовской. Соко, выбранная через несколько лет императору Тобе в наложницы, скоро возвысилась и стала его супругой, императрицей. Не желавший разорвать свои отношения с Соко, даже после того как она стала женой его сына, прежний император Сиракава продолжал тайно ее навещать. Молодой император Тоба не имел представления о такой интрижке, пока императрица не родила наследника. Тогда при дворе быстро распространился слух о полном безразличии императора к первым крикам новорожденного и объясняли это его убежденностью в том, что он не считал ребенка своим.

Неестественное поведение и предательство прежнего императора отравило молодость Тобы, оставив незаживающую рану и ожесточенный отказ признать своим сыном Сутоку, правившего в то время, и вызвало злобу и взаимные обвинения, грозившие вылиться в резню между двумя правительствами. Однако как по-светски утонченно скрывали они свои отношения в благоухавшей помпезности праздника на Камо! Кто бы поверил, что эти затененные цветами ряды, напудренные, женоподобные фигуры, поглощенные погоней за удовольствиями, являлись топливом страшного пожара, предназначенного им судьбой?

– Смотрите, его величество улыбается!

– Император встал. Он наблюдает с таким интересом!

Такими замечаниями обменивались придворные, устремившие взоры на скаковые дорожки, но при этом они ни минуты не сомневались в лютой ненависти, затаенной в сердцах обоих властителей.

До полудня заезд следовал за заездом. Высоко над пересохшими дорожками поднялась пыль.

– У тебя какой-то оцепеневший вид, Ватару. В чем дело? – спросил Киёмори у друга, найдя его праздно стоявшим у павильона для воинов.

Вороного четырехлетка, на которого Ватару возлагал такие большие надежды, в списке не оказалось. Озадаченный этим, Киёмори с начала скачек ждал удобного случая поговорить с Ватару, но тот, услышав вопрос, съежился и подавленно ответил:

– Утром, когда еще было темно, я допустил ошибку, выведя жеребца из конюшни сюда и дав ему побегать… Это судьба, просто невезение.

– Что случилось?

– Плотники, работавшие здесь вчера, должно быть, оставили несколько гвоздей. Жеребец наступил на один, и тот пропорол ему правое заднее копыто. Лучше бы этот гвоздь вонзился в меня!

– Гм… – только и смог произнести в первый момент Киёмори, сразу же вспомнивший известное суеверие наездников. Ватару снова лишь посмеялся бы над ним. Но следующие слова Киёмори прозвучали безмерно успокаивающе: – Не отчаивайся, Ватару. Будут и другие скачки, в которых жеребец сможет участвовать. Например, Ниннадзи осенью. Он так хорош, что выиграет везде. Зачем торопиться?

– Что ж… Выведу его этой осенью! – воскликнул Ватару.

– Но откуда такое сожаление? – смеясь, спросил Киёмори. – Много поставил на этого жеребца?

– Нет, из чистого упрямства. Все говорили, что жеребец принесет несчастье.

– А ты выполнил «ритуал хлыста»? – поинтересовался Киёмори.

– «Ритуал хлыста»? Да брось! Чистое суеверие! Почему те наездники, кому монахи пробормочут заклинание над хлыстом, рассчитывают победить? Я думал, что открою им глаза.

Пока Ватару говорил, взгляд Киёмори скользил вокруг. Под барабанную дробь две лошади с наездниками в клубах пыли помчались от стартового столба, но он не смотрел на них. Его глаза шарили по головам собравшихся в главном павильоне. В толпе Киёмори поймал взгляд матери. Захватывающе красивая, в великолепном кимоно, она выделялась среди разодетых женщин.

Взгляды толпы были прикованы к беговой дорожке, лишь одна мать смотрела в его сторону. Их глаза встретились. Мать поманила Киёмори взглядом, но в ответ он принял неприступный вид. Она продолжала улыбаться, льстиво и просительно, будто забавляясь с надувшимся ребенком, затем повернулась что-то сказать Рурико, стоявшей рядом с ней. В то же мгновение гром аплодисментов всколыхнул воздух. От финиша донесся торжественный барабанный бой и взвился алый флаг, возвещавший о победе в этот день лошадей дворца. Многоголосый хор взорвался победной песней, поднявшейся от павильона прежнего императора и распространившейся вокруг.