Бенкендорф. Сиятельный жандарм - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 98

Ясноокий и холодный взгляд вынуждал Винценгероде больше не настаивать. Император Александр был обременен устройством европейских дел, его плотным кольцом окружала толпа высокопоставленных особ разного рода, и представления Винценгероде просто тонули в потоке других просьб и предложений. Чтобы подсластить очередной молчаливый отказ, Винценгероде, улыбаясь, шутил:

— У вас есть теперь время, мой друг, устроить свою жизнь, и мой вам совет — женитесь! Женитесь — ведь вы влюблены!

Да, он, кажется, был влюблен. Но настолько ли, чтобы забыть о службе? Ну что ж! Человек проходит разные периоды бытия. Войны научили его ценить жизнь. Как только Елизавета Андреевна перестанет носить траур, он сделает официальное предложение. Прошлое отступит, и начнется новая жизнь. Появится свой дом, своя семья. Предмет его увлечения обещал спокойное существование без особых тревог и волнений. Дочери Бибикова найдут в нем отца — он знал, как пагубно действует на детей отсутствие родителя. Он знал, как трудно входить в бурный поток петербургского быта без отеческого и материнского совета. Он не принадлежал к числу сухих или злых людей. Друзья отмечали его добрый нрав, и война его не ожесточила. Наоборот, ужасные страдания пробуждали отзывчивость, стремление протянуть руку ближнему, никого не отталкивая. Суровое прошлое тяготело над ним, и он научился ценить дружбу, ибо сам зачастую нуждался в поддержке и искал ее. А между тем он страдал от одиночества и оскорбленного самолюбия. Он стал более внимательно присматриваться к окружающему миру. Россия была разорена. Москва лежала в руинах. Он лучше других знал, сколько труда надо будет положить на восстановление сотен сожженных сел. Вильну, Смоленск и Москву за два-три года не отстроишь. Жители еще долго будут ютиться в землянках и подвалах, и сосредоточенность государя на европейских делах отрицательно скажется на усилиях людей восстановить порядок и построить нечто новое на месте разрушенного нашествием Наполеона.

Почему государь не стремится возвратиться в Россию и осесть здесь прочно, взяв в руки бразды правления? Зачем ему Европа? Почему он пренебрегает священной обязанностью воодушевлять и направлять народ, который, не жалея единственного достояния — жизни, спас страну от рабства?

Так думал не он один. Спасти Россию могли только энергичные, умные, понимающие значение общественного порядка чиновники, опирающиеся на строгую организацию и разумную военную силу. Но как мало таких вокруг! Объединившись, они, однако, сумеют преодолеть любое препятствие, и разве государь станет запрещать действия, направленные во благо, а не во вред отечеству?!

Да, так думал не он один. Давние планы переустройства общества с помощью законов и честной полиции, которые он составлял еще в Париже, когда служил при посольстве, вновь всплыли в памяти и потребовали выхода наружу. Он хотел поделиться с теми, кто мог его понять. Его, правда, смущала некая таинственность собраний, где обсуждались серьезные вопросы. Ему передавали, что генерал Ермолов отказался присутствовать на одном таком сборище. Таинственное, закрытое от посторонних глаз, по мнению генерала, к добру не приведет. Тайна сама есть зло. Но ведь не станешь открывать душу первому встречному?! Столь важные мысли должны находить отклик, не правда ли?

Да, так думали многие. Для многих, однако, это оставалось игрой, более или менее веселой забавой. Но Бенкендорф в подобном времяпрепровождении искал иного.

— Нет, нет, о таинственности или противузаконности наших поступков не может идти и речи, — говорил ему граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин-Брюс, который весьма ценил военные подвиги Бенкендорфа и особенно деятельность в Москве на посту коменданта. — Служба государю неотделима от службы России. Государь — это Россия, и Россия — это государь. Но единомышленники должны быть вместе. Личные устремления должны быть объединены теснее. И я очень одобряю твой интерес к действиям наших собратьев. Пойми, Александр, то, что ты отдаешь другим, навеки остается твоим и при тебе.

Бенкендорф знал, что Мусин-Пушкин-Брюс не бросал слов на ветер. Он выделял большие средства для сирот и инвалидов, помогал актерам и художникам.

Другой человек, с мнением которого он считался, был Петр Яковлевич Чаадаев, семеновец, увлекающийся философией и историей. Он не скрывал от Бенкендорфа, что сблизился с масонами еще в Кракове в 1814 году во время изгнания Наполеона из европейских стран.

— Тебя, мой дорогой, отталкивает налет мистицизма, — втолковывал он Бенкендорфу, — но путь, по которому шествует наш дух, неразрывно связан со свободой выбора. Свобода есть не только политическое условие существования общества, но это и состояние души. Человек обретает его иногда даже противу собственной воли. Против своей, но не Божьей!

И граф и Чаадаев были людьми его круга, хорошо представлявшими способы организации государственной жизни и систему власти в России. Василий Валентинович занимал высокое положение при дворе, государь ценил добрый нрав графа. Орденское имя Василия Валентиновича соответствовало врожденным качествам сердца: «Рыцарь охраны мира». Девизом он себе избрал: «Под сим безопаснее пройдешь».

Разные чувства обуревали Бенкендорфа в это время. Командование бригадой забирало много сил, одолевали хозяйственные заботы, и вместе с тем он мог позволить себе подумать о происходящем и посмотреть на события со стороны. В ложе «Соединенных друзей» (Loge des Amis Reunis) он встретился с людьми, близкими по воззрениям, хотя далеко не все разделяли мысли графа Мусина-Пушкина-Брюса о государе и России. Иван Нарышкин, князь Павел Лопухин, граф Иван Воронцов, граф Остерман-Толстой тяготели к монархической организации общества, допуская участие парламента с сильно урезанными полномочиями. Сергей Волконский подумывал о расширении народного представительства. Полковник Пестель и совсем молодой литератор Александр Грибоедов в глубине души мечтали о республике, однако высказывались достаточно туманно и осторожно. Грибоедов возражал против проведения заседаний на французском языке:

— Мы работаем по французской системе, но люди мы русские, и среди нас нет профанов.

Чаадаев признавал правоту будущего известного драматурга, но, не стесняясь, делал замечания по поводу недостаточного развития русского языка. Чаадаев нравился Бенкендорфу каким-то природным сочетанием ума, тонкости, склонности к эмоциональным философским рассуждениям и мужественностью воина. Чаадаев говорил ясно, складно, и если просили повторить ту или иную мысль, он выражал ее в точности так же, как и в первый раз, и только затем разъяснял спорный момент. Конфликтовали нередко, но почти всегда приходили к согласию. Бенкендорф изложил свой давний проект, отчасти подновив ссылками на события военного времени.

— Господа, — сказал он однажды, — любое государство основано на силе. Сила есть божественное начало. Силой создан мир, и лишь разумная и направляемая добром сила способна переустроить общество и создать для него условия правильного существования и не препятствовать естественному развитию. Я имею в виду учреждение…

Александр Грибоедов усмехнулся: