Бенкендорф. Сиятельный жандарм - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 174

— Однако доход от нее более или менее верен, и риску никакого.

— И все-таки я просил бы тебя, Мишель, пригласить к себе Крафта и Семенова и вызнать реальное положение и перспективы роста доходов. Фалль стоит дорого. Елена не нуждается в помощи. Кочубеи богаты, но вот Аннет, хоть и вышла за венгерского графа Аппони, нуждается в поддержке. И наконец Мария! После гибели Шевича сестра так и осталась вдовой.

— Он, кажется, убит под Лейпцигом? — спросил Воронцов.

— Да. На генеральскую пенсию не разживешься. Единственно, кто не требует заботы, — это Доротея. Она не возвратится более в Россию. И неизвестно, как и где сложится ее жизнь. Господин Гизо сильно увлечен. А письма ее — дипломатические шедевры. Она сносится прямо с государем в обход Нессельроде, и Карл это молча терпит.

— У меня возникло впечатление, что он даже доволен. Знаешь, что мне шепнул на ухо? Передай Бенкендорфу, что сестра знает Англию почти так же подробно, как и твой отец. Добавлю от себя, что она знает Францию не хуже меня, Ришелье, Поццо и Ланжерона, вместе взятых. Ее салон пользуется в Париже огромным успехом — во всяком случае большим, чем салон герцогини Дино.

И они с увлечением заговорили о последних новостях, которые сестра Бенкендорфа Доротея Ливен сообщила императору в июньской депеше, полученной не через Министерство иностранных дел, а с оказией.

Она как нельзя лучше подходила к Фаллю. Неизъяснимая прелесть движений — плавных и скользящих, белокурые пряди волос, зачесанные наверх, огромные нежно-голубые глаза и красиво выгнутые очертания губ оживляли английский парк и готический замок, опрокидывая время назад, в рыцарскую эпоху. Впрочем, она выглядела не менее эффектно в Аничковом дворце, танцуя мазурку с императором. Всепобеждающий тип красоты вызывал сначала удивление, потом поклонение и, наконец, ощущение ирреальности. Кто она? Прекрасная дама из средневековой легенды? Или мраморный образ античного мира с точеным профилем и мраморными плечами? Недаром она считалась одной из красивейших женщин Европы. Поэты славили ее в стихах и прозе. Генрих Гейне, нелегко поддающийся очарованию, называл божественную Амалию сестрой Венеры Медицейской. Пушкин отдавал ей предпочтение перед другими дамами, а ведь его жена числилась в том же созвездии петербургских красавиц. Бенкендорф знал, что Тютчев — другой поэт и дипломат, которого одинаково ценили русские посланники в Баварии, и Воронцов-Дашков, и Потемкин, и Гагарин — в молодости едва не подрался на дуэли с мужем Амалии бароном Крюденером. Словом, божественная Амалия вызывала восторг у истинных ценителей красоты, но принадлежала она совсем другим людям, лишенным дара выражать чувства в поэтических формах.

Впервые Бенкендорф увидел Амалию лет десять назад, когда она появилась зимой в Петербурге. Впечатление от внешности усиливало сходство с императрицей Александрой Федоровной. Сплетничали, будто Амалия побочная дочь прусского короля Фридриха Вильгельма III и княгини Турн-и-Таксис. Носила она фамилию графа Лерхенфельда, получившего пост баварского посланника при русском дворе. Загадка происхождения, сходство с императрицей, которой будто приходилась единокровной сестрой, успех, сопутствующий в Мюнхене при Людовике I, превратившем или почти превратившем скучноватый прежде город в немецкие Афины, взбудоражили умы и чувства русской знати, несколько пресытившейся местными достопримечательностями. Между тем европейская знаменитость имела соперниц, и не одну. Веселая, с жемчужной улыбкой Бутурлина иногда брала верх, успешно свидетельствуя, что нрав и сердце исправляют ошибки природного карандаша. Романтичность Пушкиной туманила взоры ценителей ничуть не меньше, чем строгость и законченность линий божественной Амалии. Классичность Алябьевой для москвичей оставалась бесспорной. Ей отдавалось первое место. Соразмерность и уравновешенность черт были и впрямь непревзойденными. А Мегу Пашкова, чей характер заставлял лицо светиться чувствами, которым нет названия в человеческом языке? Изменчивость и живость — вот чем она привлекала взоры.

Да, красотой Петербург не поразишь. Не поразишь и аничковские собрания. Однако каждый тип женской прелести имеет приверженцев. Бенкендорф разглядел подробнее Амалию лет десять назад, когда она приехала в Петербург, сопровождая графа Лерхенфельда. Императрица Александра Федоровна обласкала красавицу, и с тех пор та стала желанной гостьей столичных салонов. О божественной Амалии болтали разное. Красота вызывает зависть и недобрые чувства не только у женщин. Мужская часть двора и военные умеют злословить не хуже представительниц слабого пола. Фантазия их изощренней и бесстыдней. Амалии доставалось, быть может, больше, чем иным. Правда, и она не давала спуску шепчущимся за спиной. Амалия не скрывала отношения к образу жизни в Петербурге. Когда граф Нессельроде завел беседу о возможном отзыве барона Крюденера из Мюнхена в министерство на постоянную службу, Амалия, всплеснув руками, воскликнула:

— Никто мне не наносил столь жестокого удара, как вы, граф! В Петербурге хорошо себя ощущать иноземцем. Променять Мюнхен на ваши снега и ваши сплетни? О нет!

Кое-кто из дипломатов намекал, что поездки «Крюденерши» в Петербург связаны с чисто материальными интересами и что сам барон, несмотря на импозантную внешность и приличный стаж, связи среди европейской бюрократии и благосклонность баварского правительства, нигде не в состоянии найти приложения своим силам, как только в России под крылышком Нессельроде. Императору и Бенкендорфу откровения Амалии были не по вкусу. Совсем недавно между ними, с одной стороны, и Дарьей Бенкендорф — с другой, разгорелся тяжелый конфликт. Дарья Христофоровна после смерти князя Ливена пожелала навсегда покинуть Петербург.

— Я не желаю жить в этой скучной и угрюмой стране, — сказала она. — Здесь холодно и беспросветно.

Император рассердился, Бенкендорф долго уговаривал сестру, но бесполезно. Она уехала. Обиженный император первое время не вскрывал ее писем, но в конце концов соображения целесообразности одержали верх. Никто лучше Дарьи Христофоровны не освещал события на континенте, а дружба с историком Гизо придавала им особую остроту и глубину.

— Надо отдать должное брату, — заметил как-то император. — Он умел выбирать осведомителей и ценил женский ум как истый европеец, а не как азиат.

Амалия отличалась умом и находчивостью, но собственная внешность и отношения с поклонниками занимали больше, чем хитросплетения европейской дипломатии. Однако пронзительная красота не приносила счастья. Она признавалась задушевной подруге Жанне Паумгартен, вышедшей недавно замуж за лорда Эскина:

— Ты не можешь представить, как тяжело ощущать себя жертвой. Император великолепен и не может как мужчина не нравиться, но он далек от моего идеала, а вместе с тем отношения с ним требуют огромного напряжения. Актриса находится на сцене всего два-три часа, а я целый день. Ведь никогда не знаешь, что тебя ждет через минуту. В России любая прихоть императора мгновенно выполняется, и если он пожелает объявить день ночью — лакеи тут же опустят шторы, зажгут свечи, и найдется десяток дураков, которые с пеной у рта начнут утверждать, что наступила полночь. Тебе сложно это представить, ибо власть английской короны не распространяется на смену времени суток.