Малюта Скуратов. Вельможный кат - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 66

Сталин был хитрее и продуктивнее профессора Янова, что касалось истории, когда, опираясь на факты, утверждал, правда преувеличивая, что Малюта Скуратов являлся выдающимся военачальником и погиб в бою при взятии одной из ливонских крепостей. Именно Сталин настаивал на стройности и логичности исторических процессов, на поступательном развитии гражданского человеческого общества, закономерной смене его фаз и прочих марксистских бреднях, пользовавшихся успехом в прошлом веке и не имеющих и малейшего отношения к реальной жизни. Все это и позволяло вождю народов создавать порочные идеологические схемы, с помощью которых, однако, невозможно было объяснить, почему Лев Николаевич Толстой отказался от мысли писать роман о декабристах — этих мучениках прогрессивного экстремизма.

Как ни удивительно, концепции Сталина и профессора Янова в чем-то близки. Они разнятся главным образом арифметическим знаком. Концепция же Николая Михайловича Карамзина совершенно не устраивает профессора из Гарварда. По старой зловещей привычке советского лектора он смеет ее назвать лукавой и приводит в свою пользу апокрифическую эпиграмму Пушкина, автограф которой никогда не был обнаружен. Текст, оскорбляющий Карамзина — помните? — тот самый, насчет «необходимости самовластья» и «прелести кнута», — извлекли из рукописных пушкинских сборников, что наводит, и не только меня, на грустные размышления. Профессор советской поры Борис Томашевский потратил немало чернил, чтобы доказать, что эта эпиграмма принадлежит великому поэту, хотя тот признавался сам в письме к князю П. А. Вяземскому в авторстве абсолютно другой эпиграммы и к тому же — единственной.

И Николай Михайлович Карамзин, и Константин Дмитриевич Кавелин в книге «Тень грозного царя» получают абсолютно обветшалую советскую и примитивную трактовку из банального школьного учебника. Сергея Михайловича Соловьева профессор Янов так не унижает, как унижает Николая Михайловича Карамзина, — это и в эмиграции небезопасно и чревато подрывом собственного реноме. Вообще советские ученые в годы, предшествующие смерти Сталина, с очевидным пренебрежением относились к Карамзину. Так, например, кандидатская диссертация молодого талантливого ученого Юрия Михайловича Лотмана в 1951 году носила название «Александр Николаевич Радищев в борьбе с общественно-политическими воззрениями и дворянской эстетикой Карамзина». Имени и отчества Карамзина автор не указывает. И действительно, к чему они? Легко себе представить концепцию, которая положена в основу этой диссертации.

Книга А. Янова в очередной раз подтверждает бесплодность исторических аллюзий, исторического параллелизма, идентификации мотивации и попыток превратить живой, непредсказуемый и противоречивый процесс, похожий на детские бессмысленные каракули, в логически выстроенную линию или восходящую вверх спираль, обладающие началом и концом, в то время как история есть замкнутый и постоянно расширяющийся круг, состоящий из точек или, если угодно, элементов, ничем по сути своей друг друга не напоминающих. Похожесть этих точек-элементов кажущаяся, чисто поверхностная, констатирующая, но не затрагивающая глубины явления.

I

Малюта переоборудовал застенок. С помощью каменщиков и плотников он значительно расширил пространство подклети под Тайницкой башней, перегородив его так, чтобы легко было уединиться и переменить стрелецкую одежду. Жаль даром тратить серебряной нитью шитый кафтан, а в застенке ткань прямо горела, пропитываясь тошнотворными запахами, и, случалось, пачкалась не только кровью, но и нечистотами. С некоторых пор Малюта стыдился в подобном виде являться домой. Кафтан он не переодевал, когда ждал государя. А Иоанн все чаще и чаще наведывался сюда. Нравилось беседовать с Малютой. И Малюте нравилось беседовать с повелителем. Оба чувствовали, что отношения постепенно переходят какую-то грань. Однако Малюта опасался сокращать расстояние между рабом и хозяином. Особенно он начал подчеркивать разницу после одного происшествия. На пиру князь Курбский — Малюта упустил, по какому поводу — отрывисто бросил товарищу юношеских игр:

— Не рабы мы твои, государь пресветлый, и не холопы, и не дворня подлая, а слуги верные, при надобности отдать за тебя живота не жалеющие, но и пустого позора сносить не желающие.

И тут заметил Малюта, какой взор искоса кинул Иоанн на князя из-под изогнутой — тонкой и грозной — брови. Была в том взгляде звериная злоба. Вот какому зверю та злоба принадлежала, Малюта сообразить не мог. А на прошлом пиру Иоанн обнимал князя Андрея за плечи, повторяя:

— Ты мне больше, чем брат. Что мне брат скудоумный?! Что другой брат — дальний, обвитый матерью-змеей. Так и ждут укусить! А ты мне больше, чем брат. Ты друг мой!

Близ царя — близ смерти. Сколько раз твердить этот афоризм? Но не втемяшивался он в головы людям. Когда повезло с царем дружбу водить, то осмотрительность и осторожность здесь не помешают. Не должен, однако, царь тяготиться тобой. Привольно ему должно быть в твоем обществе и удобно. Нехорошо, если он меняется в лице при внезапном твоем появлении, как менялся в лице Иоанн, когда в покои входил поп Сильвестр, один или вместе с Алешкой Адашевым. В последнее время Малюта обратил внимание, что государь сердится на советников, недоволен ими. Не угадывают государевых желаний и все поперек норовят. Малюта из долгих наблюдений правильные уроки извлекал. Он с Иоанном держался ровно, но хитро. Как при посторонних, так и с очей на очи. Царь не удивлялся и принимал как должное. Значит, Малюта правильный выбор сделал. Самая большая близость между Иоанном и Малютой возникала в застенке. Здесь они достигали наивысшего взаимопонимания. И ничего этой сердечной близости не мешало.

Малюта взял в помощь четверых стрельцов: двух — из городовой стражи, двух — из Царева полка. Клички они получили в соответствии с характерными чертами внешности: Око — глазастый малый, Седло — парень с вогнутым лицом, Клещ — мужичок кащеистый и жилистый, а Борода — немолодой человек с рыжеватой кудрявой порослью на щеках и под челюстями. Непохожих по облику объединяли одинаковые свойства — неразговорчивость, сметка и понятливость. Словом, то, что мы иногда называем умом. Перед носом у государя они раздражающе не мелькали, держались незаметно и скромно. Бывшие стрельцы — люди честные, в руках палача не побывавшие, но в застенке нужны и иные, кто способен без колебаний на народ к плахе выйти. Отыскал Малюта троих. Одного — площадного вора по прозвищу Карман, второго — отцеубийцу, который отзывался на любое междометие и клеймил себя ежедневно:

— Проклят я, как Иуда! Нету у меня имени!

И третье приобретение — скоморошьей складки вертлявый пропойца, пойманный на лошадиной краже. Их при царе в застенок не допускали.

Ну и стражу навербовал Малюта добрую. Брал исключительно по желанию и если стрелецкий начальник хвалил. Обязанности распределились сами собой. Око наблюдал за порядком, Седло заведовал пыточным инструментом и отвечал за его исправность, Клещ и Борода находились неотлучно при дыбе и угольях. У Бороды руки длиннющие. Правой свободно за веревку тянет, а левой кузнечный мех раздувает. У Казика ничего подобного — никакого разделения труда — не существовало. При нем все по старинке. Можно и по старинке, если расспрашиваемых единицы, а коли потоком — десятка два в сутки? Сразу встал вопрос о главном помощнике. И такого Малюта нашел, хотя и не сразу. Дворянский сын, в младенчестве согнанный с земли князем Андреем Старицким. Лишь погодя его — Фомку Порухина — Малюта в тайное тайных допустил — постепенно, долго присматривался, к себе домой в гости водил, за стол сажал, пока не убедился — свой!