Победоносцев. Вернопреданный - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 78

— Высокому назначению Баранов обязан нашему китайскому мандарину, — сказал язвительно Валуев, чья карьера после первого марта стремительно покатилась под уклон. — Китайский мандарин прежде подправлял, но не управлял. Теперь же он будет царствовать.

Перед отъездом в Манеж покойный император послал за графом, чтобы окончательно обсудить бумаги, привезенные от Лорис-Меликова. Известие о взрыве на набережной Екатерининского канала Валуев получил по дороге и, приказав остановиться кучеру Савве Рыгачову, вышел из саней и отправился к Зимнему пешком, пересекая Дворцовую площадь. В живых императора он не застал. Многие заподозрили, что промедлил намеренно, другие упрекнули в трусости. Когда Баранову передали реплику Валуева, он за словом в карман не полез и немедля ответил:

— Если граф заботится о благе Петербурга, то заверяю, что при мне никаких покушений более не состоится. Впрочем, за такими персонами, как он, террористы не охотятся. Они ведь из одного лагеря.

И тут же Баранов распорядился составить список лиц, утверждающих, что он занял место градоначальника по протекции. Между тем поведения он не изменил и едва ли не ежедневно посещал дом на Литейном, а при надобности и чаще, случалось, и три раза в сутки ездил, прихватывая ночное время. В один из таких зловещих визитов он перед докладом, в котором знакомил Константина Петровича с ходом следствия, настойчиво произнес:

— Я писал вам сразу после несчастья и просил держаться поосторожнее. Лучше бы выехать из города в Москву — там спокойнее — под предлогом строительных переделок. Если сие покажется особенно затруднительным, то рекомендую поселиться на весну и лето где-либо в отдаленном предместье, в коем легче устроить охрану. У меня есть верный человек, отставной жандармский унтер-офицер — упертый хохол — Дремлюженко Тарас. Хохлы в охране незаменимы. Расторопен, сметлив. Он все и организует, и курьерское сообщение наладит. Пошлите за ним: десятая улица Песков, дом восемь, квартира десять. И стоит недорого. Екатерине Александровне верным псом будет.

Константин Петрович поблагодарил и записал адрес. Фамилия малосимпатичная, но не она красит человека, а деяния.

— Специально для вас я велел перебелить собственноручные показания Рысакова, Перовской и Желябова. Аресты продолжаются, вчера схвачен техник, долго запирался — не называл имени. Вячеслав Константинович несколько дней сам опрашивал Дворжицкого, коего отстранили от разбирательства. Позвольте оставить вам протоколы для внимательного прочтения. На полях отчеркнуто показавшееся мне любопытным.

И Баранов, протянув бювар [38] , откланялся. В дверях он обернулся и, сложив ладонь к ладони у груди, повторил:

— Дремлюженко верный служака. Возьмите к себе, прошу вас, не пожалеете. А мне спокойней и за вас, и за Екатерину Александровну. Помоги вам Бог. Передайте глубочайшее почтение супруге.

Константин Петрович остался наедине со своими мыслями. Перед ним лежал раскрытый бювар с протоколами допросов. Не все лица, проводившие дознание, были ему знакомы. Можно ли на них положиться? И стоит ли? Опасность подстерегала везде. Не излишне ли посылать на десятую улицу Песков за Дремлюженко? Не испугают ли Екатерину Александровну перемены среди слуг? Он медленно пробегал утомленными глазами чужие фамилии и чины, неотвязно думая о нелепости и невообразимости свершившегося. Бог, очевидно, отвернулся от императора. Не простил грехи тяжкие. Однако сколько людей охраняло высочайшую жизнь?! И ничего не сумели поделать! Террор их переиграл! Что из себя представляет жандармский капитан с гоголевской фамилией Подчайный? Желябов — тертый калач, разве Подчайному из него выковырять истину?! Товарища прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты Николая Муравьева Константин Петрович знал неплохо, а жандармского майора Бека никогда не встречал. Немец или поляк? Не встречал и подполковника Никольского. Майор отдельного корпуса жандармов Ножин ему неведом. Но они, понятно, православные. Желябов, между прочим, тоже. Другой товарищ прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты, Добржинский, в охранных и дворцовых кругах пользовался громкой славой. Он разработал в Одессе несчастного и наивного Гольденберга, до дна опустошил душу и память, выжал, как лимон, как мокрую тряпку выжимает поломойка. Когда трусливого дурачка Гольденберга взяли в столицу и посадили в Петропавловскую крепость, Добржинского перевели из Одессы — Гольденберг открывался лишь перед хитрым и умным шляхтичем. Плеве и Добржинский да, пожалуй, еще и приятель детских игрищ Перовской Муравьев оформляли ужасное дело, шаг за шагом следуя за убийцами. Европа хитро и сторожко наблюдала в газетную щель за ходом расследования, надеясь на дипломатическую поживу.

Баранов сообщал Константину Петровичу все мельчайшие подробности, характеризуя не только террористов, но и наиболее отличившихся персонажей судебного ведомства, следственной части и жандармского корпуса, иногда вкрапляя собственные домыслы, всякие пикантности или казавшиеся ему существенными факты. У бывшего моряка появился шанс составить нешуточную карьеру. При удачном исходе процесса, спокойствии в столице и в случае создания нерушимой системы безопасности государя прежние неурядицы в послужном списке будут навечно выброшены за борт. А великий князь Константин Николаевич оконфузится.

— Кибальчич — сын священника, — в конце второй декады марта доложил Баранов. — Каков?!

Сын духовного лица своими руками приготовлял разрывной снаряд. Рисковал, поди, жизнью. Сколько студиозусов гибло от неосторожного обращения с дьявольскими приспособлениями! Священнику наверняка приятно иметь подобного сынка. И обер-прокурору тоже куда как приятно.

— Рысаков сказал все, что знал, даже больше того, что знал. Добржинский с ним специально занимается и ведет, как Гольденберга. Южная школа — хорошая школа. Он мастерски строит допрос, мягко, вдумчиво, коли надо — отклоняется в сторону и пускается в рассуждения. А рассуждения, надо подчеркнуть, прекрасные. Рысаков уверен, что от той или иной структуры его ответов зависят благодетельные перемены во внутренней политике императора. Каких вопросов они касаются! Метафизических, социальных, нравственных! И между ними факты! Можно квалифицировать совершенно точно, что дело первомартовцев — это Рысаков, и ничего больше. Бедняга страдает уретритом на почве триппера. Девочки с Невского наградили! Не сразу признался. Стесняется! Бомбисты не чуждаются радостей земных.

— Отвратительно! Какая грязь! Какая мерзость!

Константин Петрович выслушивал Баранова почти молча. Загадок для него здесь не существовало. Он мгновенно протянул линии, связывающие покушения последних пятнадцати лет, начиная с каракозовского выстрела у решетки Летнего сада, увязал их в одно целое и определил основные болевые точки и крючки с наживкой, которые заглотнуло разлагающееся под влиянием псевдолиберальных ферментов общество, потерявшее и Бога, и веру. Он не сомневался, что ничтожный Рысаков — кровавый убийца и плут — попытается представить себя в глазах начальства перековавшимся и искренним борцом с терроризмом, предложит полиции услуги и будет умолять государя о прощении. Уретрит, говорят врачи, В безнадежной ситуации ослабляет волю. Константин Петрович совершенно точно знал, что отыщется добрая сотня доброхотов, которые прилепят взрыв на набережной к той давней истории с Боголюбовым и Засулич. Когда ему Баранов сообщил, что Желябов нагло признался: «Дни императора были сочтены с дня казни Квятковского и Преснякова» — Константин Петрович догадался о внутренней — моральной — линии защиты. И эти криминальные люди придавали нравственности на словах столь большое и показное значение. А сама Перовская бесстыдно жила в одной квартире с Желябовым, выполнила коварную роль махальщицы и была сдана околоточному надзирателю первого участка Нарвской части Широкову девицей сомнительного поведения Луизой Сундберг — из рук, так сказать, в руки. Мелкие подробности жизни первомартовцев вызывали страх и прозрение и одновременно подтверждали, что для честной идеальной жизни есть лишь один путь — признание главенства закона и веры в Бога, которые и определяют смысл существования русского человека. Кривые тропы гибельны, какими бы розами поначалу ни усеивали движение на первых порах по ним. Чтобы смягчить дефицит охранных и следственных кадров, власти предержащие, несмотря на строжайший запрет, приглашали поляков из Одессы и смежных ведомств.