CXLVIII. Памятка
К портикам Европы.
Мегалезии.
Цереалии
[95]
.
CXLIX. Сон
На исходе ночи мне привиделся такой сон.
Я держу в руках голову Помпея в мясном желе. Вокруг страшная жара. Я нахожусь в каком-то поле и бегу по нему, со страхом ожидая, что голова Помпея вот-вот растает. Тщетно отыскиваю я хижину или дерево, чтобы укрыться в тени. Но вот наконец передо мною дуб с пышной кроной. Я бросаюсь к нему со всех ног. Увы, сколько я ни ищу, у его подножия нет и намека на тень. Продолжение сна запутанно и неясно. Я вдруг вижу сверху, с виадука, Публия Савфея; он стоит внизу, под аркой, тело его почему-то обнажено; это мощное, скользкое от масел тело гимнаста, с выбритым лобком и толстым красным, хотя и обвисшим, пенисом. Я простираю руки к этому мускулистому телу. Я бегу вниз, спотыкаясь о каменья, расшвыривая их ногами, и наконец достигаю дна ущелья. Огибаю монументальную опору виадука, но по мере моего приближения к Публию его тело медленно поворачивается ко мне спиной, а ягодицы, увеличиваясь в размерах, становятся поистине колоссальными. Меня отделяет от этих атлетических ягодиц водяной поток; я гляжу на свои руки — они пусты и покрыты растаявшим жиром. Я безумно пугаюсь: наверное, во время спуска я уронила голову Помпея. Я шарю в кустах и во мху, покрывающем камни речного ложа. Приподнимаю эти черные мокрые камни, но нахожу под ними лишь белых жирных червей, а еще — лицо моей матери, необычайно разгневанное. Мой тоскливый испуг растет и заполняет всю душу. С трудом откидываю я последний камень, тяжеленный и круглый, как жернов. Пальцы мои скользят по его сырому боку. Согнувшись в три погибели, я из последних сил поднимаю его. Странно: под ним оказывается хилый молодой вяз, и у его подножия лежит П. Савфей. Деревце слабенькое, тщедушное, зато тень, которую оно отбрасывает, удивительно прохладна, глубока, просто великолепна. П. Савфей покидает древесную сень, двигаясь очень осторожно и почтительно. У него утомленный вид, под глазами темнеют круги, морщины на бледном лице кажутся глубже обычного. Он медленно перешагивает через широченную тень малютки вяза; по ноге его стекает какая-то белесая жидкость. Обернувшись к тени дерева, он держит перед нею длинную, но непонятную речь, до смешного тщательно выговаривая слова. Затем, обратив ко мне лицо с блестящими глазами, он медленно идет в мою сторону и подходит почти вплотную. Но в тот миг, когда его нос вот-вот должен был коснуться моего, я вдруг обнаружила, что это вовсе не Публий Савфей, и мне стало невыносимо стыдно: как же это я могла так обмануться! Тоска измучила меня вконец; мне никак не удавалось распознать черты этого лица, которое тем не менее я наверняка хорошо знала. Потом мужчина быстро отступил назад. Молодой вяз, знакомый незнакомец, круговая тень, солнце — вся эта сцена вмиг отодвинулась куда-то очень далеко, став совсем крошечной, не больше моего пальца. Малюсенький человечек отдал церемонный поклон дереву, благодаря его за гостеприимную тень.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
(листы 518, о. с. — 524, л. с.)
CL. Кальпетан настраивает свою лиру и поет
Служанки расставляют складные кресла круг жаровни. Мрак заливает небеса. Горячие отвары источают сладкий запах меда и прянь аромат вина. Кальпетан входит вместе с нами настраивает лиру и заводит песни салиев и арвальских братьев
[96]
. Мы молча слушаем его, разглядывая пальцы своих ног.
CLI. Памятка
В Септах — столик из цитронного дерева.
Гидравлический орган.
Две пестротканые тоги.
Четыре фунта слоновой кости за восемьсот тысяч сестерциев.
CLII. Мешочки золота
Двадцать четыре мешочка золота.
СLIII. Памятка
Таблички.
Зеленый лаконийский мрамор с прожилками.
CLIV. Грусть Спатале
Спатале нагревает кубок с фалернским, а сама то всхлипывает, то плачет в голос, не в силах выговорить имя Марка.
CLV. Признаки старости
Спатале перестала выщипывать себе в промежности.
CLVI. Отверстия в теле
Мне кажется, все девять отверстий в моем теле зияют понапрасну, без всякой пользы. Несомненно, им становится ясно, что открывались они в пустоту. Мои девять отверстий начинают приобщаться к безмолвию смерти.
CLVII. План отъезда на Сицилию
Я предлагаю Публию сопровождать меня на Сицилию, на виллу, откупленную некогда Спурием у Аниции Пробы.
Там, опечаленные разрухой, мы сможем по вечерам созерцать с террас, продолжающих Альбинскую рощу, дым пожаров за проливом, смешанный с серым маревом сумерек.
Публий пожимает плечами. И мягко вопрошает:
— Где истинная разруха?
CLVIII. Вещи, способные развлечь при скуке
В число вещей, что развлекают при скуке, включу я вино.
И злые сплетни о друзьях или родне.
Игру в кости.
Фрукты.
Купание.
Созерцание своего отражения в черном вифинийском мраморе.
Предвкушение квесторских подарков
[97]
.
Развернутый свиток книги.
Игру на лире.
И еще одно: спуститься в кухню и поесть вволю.
CLIX. Вещи, которые умиляют
Среди того, что способно умилить, не указала ты возбужденного ребенка, переполненного радостью жизни и распевающего во все горло.
Старческую немощь.
Мальчика, который ради любопытства убивает своего дрозда или щенка, окровавив при этом руки. Он мучит кошку. Он тычет игрушечным бронзовым копьецом в рыже-белую ласку.
Совсем юных влюбленных, скованных стыдливостью, когда они остаются наедине, или поверженных в смущенное молчание при нашем внезапном появлении.
Краешек голубого шарфа, что вырвался из носилок и развевается там, вдали, в самом конце аллеи.
Пререкания дряхлых стариков.