Зона Посещения. Луч из тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Тюрин cтр.№ 8

– Не забыл, а вспомнил. И пока еще ничего не прошу. Я видел вас в приемной доктора Альтравиты.

Она стряхнула пепел, ненадолго отвернула лицо к окну и лишь после паузы снова обратила свой взор на него. Все получалось у нее выразительно, с подтекстом.

– Ах, как замечательно. И что – это повод? Через приемную доктора Альтравиты проходит бесконечный поток психов. Хармонт, сами знаете, врачей мало, психопатов выше крыши.

– Это не повод, а причина.

Лицо ее окончательно приняло высокомерное выражение, которое прекрасно подходило ее серым, стального оттенка глазам. А шейный браслет из темного металла – на самом деле это, наверное, мягкий металлопластик – отлично подчеркивает холодок и строгость этой мадам де Сталь.

Лауниц понял, что фокус не удался и пора спешно сваливать. Но неожиданно она пошла на мировую и сказала:

– Хорошо, убедили, присаживайтесь. И принесите сюда свою яичницу, а то остынет и сделается гадкой. Устроим тут сеанс взаимотерапии, это сейчас модно.

Пока он ел, все более сердясь на еду, которая так сковывает его, чего доброго и губы испачкаются, она сидела, отвернувшись к окну и пуская в стекло то струйки, то колечки дыма. Собственно, она была первая известная ему женщина, которая умела пускать колечки. По чуть вздернутому носу, мягким чертам лица и узкому подбородку он узнал в ней славянку.

Чем-то она похожа на одну артистку, которую Лауниц тщетно пытался привлечь к съемкам в фильме. Требовалась позарез звезда, хоть и престарелая, она бы вытянула фильм. Вера Фармига ее звали. Тоже вроде из славянок, фактурная женщина. Забавно. Впрочем, до Фармиги эта дамочка не дотягивает. Светлые локоны а ля 80-е вообще придают ей вид персоны из музея мадам Тюссо. Но что-то в ней есть. Хотя бы это декольте, довольно неоднозначное для похода в придорожную кафешку.

Кое-как добив яичницу, он понял, что самое время прервать молчание и, прокашлявшись, спросил:

– От чего вы лечились у Альтравиты?

Она и не подумала обернуться к нему.

– О, да это интервью. Однако даже врачи соблюдают тайну диагноза. Почему вы считаете, что я должна докладывать первому встречному о своих проблемах. Допустим, я – шизофреничка, бьюсь в истерике, регулярно глотаю ножницы, пилки и консервные ножи.

– Но вы хотя бы можете сказать, в вашем случае… прибегал ли доктор Альтравита к каким-то высокотехнологичным средствам?

– Хватит копать, спрячьте лопату. Я только знаю, что мой мозг на томографе похож на пирог. Если хотите познакомиться с женщиной, так и скажите.

– Вы, наверное, правы… Я года два не пытался познакомиться с женщиной, не говоря уж про девушек. А, как известно, тому, кто не пристает, всегда говорят нет.

Она посмотрела на него без тени улыбки, взгляд по-прежнему холодный, может, чуть менее презрительный. Но опять ее слова несколько диссонировали с ее видом.

– С «девушкой» вы, конечно, поторопились. Небось про себя бабой называете. В немецком есть слово «баба»; я знаю, вы же немец. По акценту видно, «р» по-своему произносите. Немец-перец, как у нас говорили. Пока в этом городе водились деньги, сюда отовсюду народ понаехал. Всякие «творческие личности», которые могут находиться где угодно, однако всегда оказываются около кассы.

– Мне отвалить?

– Не обязательно. Любая даже самая минимальная искренность заслуживает уважения. Хотите завязать разговор – затянитесь.

Она протянула ему свою сигарету. Да, что она его за стерильного ботаника, что ли, держит?

Он затянулся, почувствовав вкус ее помады, тоже какой-то старомодной, и вернул сигарету.

– А вы – русская?

– Для вас это имеет значение?

– Похоже, да. Я из восточной Германии. У меня, можно сказать, отца поломали за то, что он с вашими офицерами служил.

– Сочувствую. У меня папа тоже офицером был, морским, – взгляд ее, наконец, стал помягче. Когда нас раскатали в 90-е «доброжелатели» из-за океана, торговал кальсонами со склада вещевого довольствия, а рядом с ним на рынке стояла мама, кандидат физико-математических наук, с импортной колбасой. Раскатали, наверное, потому что мы как дети были, наивные, верили, что нам и в самом деле все добра желают. А вот теперь стали взрослые, даже слишком. Как вас зовут, кстати? Вольфганг, Зоннеунтерганг?

– Александр Лауниц. Можно Алекс или Саша.

– Что это вы так сияете, Саша?

– Я уезжаю. Прости-прощай, эта чертова Зона и этот сраный Хармонт. А я-то думал когда-то, что она вдохновит меня на творчество.

Она покачала головой и улыбнулась, первый раз.

– Ага, я кажется знаю вашу фамилию. «Проходная дьявола». Вы ж снимали?

– Еще и сценарий писал. И вам, конечно, не понравилось.

– Почему? Там есть интересные задумки, только заметно, что бюджета не хватило. Например, этот персонаж, антиквар Беренс, который столь хитрым образом заставляет героя идти в Зону… У меня, кстати, есть знакомый антиквар.

Что, теперь она его кадрит?

– Это форменное коварство. Неужели вы хотите заставить меня отказаться от отъезда и направить за безделушками в Зону?

– Почему нет? Спасение бегством не лучший способ поверить в себя. Допустим, вы удостоверились, что находитесь в свинарнике, вам надоело метать бисер перед свиньями. Но не думайте, что в другом месте как-то иначе. Вывеска будет другая, свиньи те же.

Она, пожалуй, слишком настойчиво увещевает его остаться. Неужели и в самом деле запа́ла? Надо ж, впервые за пару лет женщина стала проявлять к нему интерес, не рассчитывая на немедленное материальное вознаграждение, а ему уже надо отчаливать!

– Звучит убедительно, но, тем не менее, иногда хочется поменять один свинарник на другой. И что может меня еще притормозить?

– Что-что, любовь, может быть, большая, сильная, – она снова улыбнулась. – Отчего это вы, Лауниц, застыли, вспомнили кадры из порнофильмов? Я вам про другую любовь… Короче, если у вас какая-то дыра в душе, то она переедет вместе с вами.

– Приятно было с вами посидеть, прощайте.

– До встречи в лучшем из миров, Саша. Меня, кстати, Вера зовут. Думаю, вы запомните.

Он встал, но она еще задержала, можно сказать, даже захватила его взгляд своим – как сачком. И тут он, к своему неудовольствию, осознал, что она все же красива. И глаза глубокие, и такое ошеломительное сочетание ярких, почти вульгарных губ с высоким лбом, а пальцы словно из мрамора выточенные. От мысли, что он сейчас навсегда утратит Веру, даже защемило где-то в груди.

Но Лауниц сделал несколько шагов от столика и все, наваждение прошло, сердце успокоилось. Он освобождается от хармонтской мороки, от бесконечных ночей в «Кабуки», от нейрокартриджей с дешевым порнософтом; завтра начнется новая жизнь. Будут и новые бабы, женщины, девушки. Бог с этим дешевым изданием Веры Фармиги.