Последние капли вина - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Рено cтр.№ 10

– Не извиняйся, Мирон, - ответил ему Критий [531406] . - Думаю, не ошибусь, если скажу, что не я один, услышав сейчас эту песню, чувствую, что впервые понял ее по-настоящему.

Тем временем рабы прибирали со столов, и это дало мне возможность притвориться, будто я ничего не слышал.

Смешав вино, я пошел вокруг гостей, возлежащих на ложах, - тихонько, как меня учили, стараясь не привлекать к себе внимания; но кое-кто из старых друзей отца задержал меня, чтобы сказать пару слов. Ферамен [292729] , который подарил мне мой первый набор бабок, заметил, что я расту, и добавил, что если я не стану транжирить свое время в банях и лавках благовоний, а вспомню выбор Геракла [070385] , то смогу стать таким же красивым, как мой отец. Еще один-два гостя нашли для меня словечко, но подойдя к Критию, я постарался задержаться так кратко, как если бы это было за общим обеденным столом в Спарте.

Тогда ему было немногим больше тридцати, но он уже изображал себя философом, ходил в мантии и с бородой. Лицо его казалось каким-то изголодавшимся, кожа туго обтягивала скулы, но, за исключением этой худобы, вид у него был довольно приятный - только глаза слишком светлые, а кожа вокруг них слишком темная. Он входил в гетерию с недавнего времени и считался ценным приобретением в силу своего самого благородного происхождения, богатства и остроумия. Никто, как вы можете догадаться, не спрашивал моего о нем мнения. А случилось так, что я познакомился с ним намного раньше, чем мой отец. Впервые я заметил его в компании Сократа, и это так расположило меня к нему, что, когда он потом подошел ко мне (пока Мидас зазевался), я позволил ему заговорить со мной.

Я уже достаточно подрос, чтобы получать знаки внимания от мужей, но был еще настолько молод, чтобы считать их нелепостью; и, к слову сказать, лица той породы, что преследуют молодых мальчиков, обычно нелепы и смешны. Но я никогда не ощущал желания посмеяться над Критием.

Когда я приблизился к нему с вином, он повел себя с полным обаянием и заметил, словно мы никогда не разговаривали прежде, что наблюдает за мной на беговой дорожке и видит, как улучшается мой стиль, после чего назвал пару победителей, которых обучал мой наставник. После моего ответа - самого краткого - он похвалил мою скромность, сказав, что у меня манеры лучшего века, и процитировав Феогнида [074262] . Я видел, что отец прислушивается с одобрением. Но как только он отвернулся, Критий чуть наклонил свою чашу, и вино выплеснулось мне на одежду. Он принялся извиняться, высказал надежду, что пятен не останется, и сунул руку мне под тунику так, что всем, кроме меня, казалось, будто он просто щупает ткань.

Не знаю уж, как я сдержался и не грохнул его кувшином по голове. А он-то не сомневался, что я постесняюсь привлекать к нему внимание перед отцом и его друзьями. Я немедленно отошел, ничего, правда, не сказав, и отправился снова наполнить кувшин к большому кратеру, в котором смешивал вино. Мне казалось, никто ничего не заметил, но, когда я подошел к Теллию тому мужу, который был слишком беден, чтобы оплачивать свою долю в складчине, - он заговорил со мной очень ласково, и я понял, что он знает. Подняв глаза, я заметил, как Критий наблюдает за нами.

Рабы принесли венки, а потом удалились и закрыли за собой двери; некоторые гости приглашали меня сесть рядом с ними, но я пристроился в ногах отцовского ложа. Они читали стихи - следующий должен был начать с той буквы, на которой заканчивал предыдущий, - и в этом состязании Критий блистал; но теперь, оставшись одни, они переглянулись, и наступила пауза.

Затем Ферамен проговорил:

– Ну что ж, на каждой улице бывает свой праздник, и сегодня праздник у демагогов [952040] .

Прозвучали возгласы одобрения. Он продолжал:

– Они думают ушами, глазами, желудками - чем угодно, только не головой. Раз Алкивиад держался с ними высокомерно и дерзко, значит, он виновен. Вот если бы он оставил побольше денег у них в лавке да еще не забыл улыбнуться, то мог бы разгуливать по городу с разбитыми гермами под мышкой - и все равно был бы невиновен, как вот этот мальчик. Но напомните им о практической целесообразности, укажите, что он - гениальный стратег, каких Арес посылает на землю раз в столетие, - они только глянут на вас каменными глазками: а нам, мол, какое дело? Они уже три поколения не выходили на поле брани, у них нет ни оружия, ни доспехов, но они могут приказать нам выступить в поход и выбрать для нас военачальников.

Критий вставил:

– А мы, несущие на себе все тяготы Города, подобны родителям испорченных детей: дети разбивают черепицу, а мы платим!

– Что же касается справедливости, - продолжал Ферамен, - то у них в душах столько же понятия о ней, сколько у рыбы в кишках. Говорю тебе, дорогой Мирон, я хоть сейчас мог бы устроить здесь пьяный скандал, ударить тебя перед всеми свидетелями, поранить твоих рабов; и если бы ты, явившись в суд, был одет и вел себя, как подобает человеку благородному, я, гарантирую, провалил бы твой иск. Понимаешь, я бы напялил старую тунику, которую ношу в деревне, заказал бы речь, написанную от лица честного бедняка, и зубрил наизусть, пока она не стала бы звучать натурально, как мои собственные слова. Я бы привел своих детей, да еще одолжил у соседей несколько совсем маленьких - моему-то самому младшему уже десять лет - и мы все натерли бы глаза луком. Уверяю тебя, в конце концов это тебе пришлось бы платить пеню - за то, что напоил своего простого друга более крепким вином, чем он может позволить себе дома, и пытался на этом выгадать. И они бы плевали тебе вслед.

– Что ж, я согласен, люди часто подобны детям, - сказал отец. - Но детей можно учить. Перикл так и поступал. А разве кто-то занимается этим сейчас? Сейчас их глупость лелеют и взращивают, чтобы выиграть на ней.

– Кому бы на них жаловаться, - вставил кто-то, - только не Алкивиаду. Он сам изобрел демагогию. И не будем закрывать на это глаза лишь потому, что занимается он ею с определенным изяществом.

– Ну что ж, если угодно, признаем за ним само изобретение, проговорил Критий, - но не особое совершенство в сем искусстве. Ему следовало бы понимать, что не стоит оскорблять сильнейшего своего союзника. Он за это поплатится.

– Что-то я сегодня туго соображаю, - проговорил Теллий. - Какого союзника ты имеешь в виду?

Критий улыбнулся ему - не без пренебрежительного высокомерия.

– Давным-давно, - начал он, - жил-был мудрый старый тиран. Мы не знаем ни имени его, ни города, но можем догадываться. Наверное, его личная стража была достаточна, чтобы охранять его самого, но не чтобы править, опираясь на ее силу. И тогда из вещества своего разума он создал двенадцать великих телохранителей и служителей своей воли: всезнающих, далекоразящих, землю потрясающих, дарователей хлеба, вина и любви. Он не сотворил всех их ужасными, потому что он был поэт и потому что он был мудрец; но даже самых прекрасных он наградил ужасным гневом. "Вы можете считать, что вы одни, сказал он людям, - когда я закроюсь у себя во дворце. Но они вас видят, и обмануть их невозможно". Итак, он послал Двенадцатерых, с молнией в одной руке и чашей макового отвара в другой; и с тех самых пор они великолепно служили каждому, кто знал, как их использовать. У Перикла, например, все они бегали на посылках. Надо полагать, эта история могла бы научить Алкивиада кое-чему.